Бурелом

Осторожность дочери пришлась Лукьяну по душе. «А может, в самом деле объегорили меня? — промелькнула беспокойная мысль. — С Каретиным да чиновниками дружи, а камень за пазухой держи, — продолжал размышлять Сычев. — Пожалуй, без Февронии не обойтись. Как ни говори, родная дочь и деньги у ней есть, и торбаков[9] немало пасется в степи, пускай берет бумагу себе», — решил он и передал Февронии договор с интендантством на поставку скота.

Новая власть вернула ей заимку, пахотные земли, луга и пастбища, лесные колки, входившие в прежнюю нарезку; но крупный рогатый скот Феврония отбирать у мужиков не стала. Боялась — спалят заимку. Наладились отношения с отцом. Правда, привязанности к нему, как и раньше, у нее не было, но, следуя народной поговорке «свой своему поневоле друг», Феврония стала мягче относиться к отцу. Оба чувствовали, что нужны друг другу в торговых делах.

Феврония с головой ушла в хозяйство. Но каждый раз, проезжая летом мимо степного шалашика, где провела несколько сладостных минут с Василием, охваченная воспоминаниями, она долго стояла, не спуская с него глаз. Затем горестно оглядывала степь и, опустив бессильно руки, медленно брела к своему тарантасу. Приближаясь к заимке, Феврония становилась спокойнее, лицо стало, как обычно, надменным. Порой ночью она просыпалась от чувства тревоги за судьбу Василия; оно не оставляло ее и днем. Стараясь забыться, она все чаще и чаще оставляла заимку на попечение старого Изосима и уезжала в Челябинск.

Так и на этот раз. Подрядив гуртоправов гнать скот до станции, она уехала с отцом в Челябинск. Пока Лукьян занимался покупкой сена, обивал пороги ветеринарного надзора, Феврония объезжала магазины и, выбрав себе платье из кашемира, заглянула к ювелиру и, к его удивлению, не торгуясь, заплатила солидную сумму за изящный кулон с бриллиантом.

Приехала она в гостиницу под вечер. Лукьяна, занимавшего соседний с ней номер, не было. «Уехал, с каким-то господином, похоже, оба выпивши», — на вопрос Февронии об отце ответила горничная.

«Кто это может быть с ним? Скоро скот прибудет, а он в гулянку ударился, в ресторан закатился. Съездить надо, поискать. Деньги при нем большие, как бы не вытащили у пьяного».

Феврония сначала заглянула в городской сад, где был ресторан, прошлась между столиками, посмотрела отдельные кабинеты. Лукьяна не было. «Куда утянулся?» И, подойдя к ожидавшему ее извозчику, спросила:

— Есть еще в городе ресторан?

— Есть, на острове, справа от моста через Миасс.

— Поезжай.

Как и все челябинские извозчики, тот ехал не торопясь, жалуясь на дороговизну овса и сена. Февронии надоело его слушать, и, уткнув нос в муфту, она отдалась воспоминаниям. После бегства Василия из троицкой тюрьмы прекратились деловые встречи с Крапивницким, и она уехала в Камаган. Потекли однообразные дни. Правда, как-то под осень, направляясь в Троицк, на заимке сделал остановку казачий отряд. Вечером пьяный командир хотел, по выражению стряпки, подсыпаться к хозяйке, но получил такой отпор, что тут же приказал седлать коней и выехать с заимки.

Шли дни. Февронию начала одолевать скука. Когда Лукьян предложил вступить в компанию по закупке скота для армии, она охотно согласилась. Наделенная от природы холодным, расчетливым умом, грамотная Феврония оказалась хорошей помощницей в его торговых делах. Как она и предполагала, договор с интендантством был для отца невыгодным.

— Стало быть, объегорили, говоришь?

— Похоже, — коротко ответила дочь. — Вся разница в цене между живым и чистым весом скота идет военным чиновникам и ветеринарам. Немалые проценты получает и твой дружок Каретин.

— Ишь ты, — поскреб затылок Лукьян. — Ничего, отыграемся на кишках да коже. Съезжу как-нибудь на днях в Троицк, договорюсь с кожевниками и салотопами. — Помолчав, добавил: — Тут какой-то благородный господин у меня прошлый раз был. Уговаривал насчет хлебного дела. Шибко, говорит, выгодно. Мельницы арендовать, зерно молоть и опять же на армию сдавать по доброй цене. Положительный господин. Одет богато. Из себя такой благообразный, с кольцами на руках, в черной тонкого сукна тройке. Пай, говорит, не такой уж большой. А прибыли за год можно взять в три, четыре раза больше.

— Хватит нам и своего дела, — оборвала его Феврония. — Не гляди, что другой господин хорошо одет, может, он самый настоящий жулик.

— Што ты, што ты, — замахал испуганно рукой Лукьян, — да у него кондитерская фабрика в Челябинске есть, да исшо он вместе с Губкиным, Кузнецовым чай из Китая получает для развески. Нет, што ни говори, господин положительный.

И вот, вспоминая последний разговор с отцом, Феврония подумала: «Не затащил ли этот господин его в ресторан?» Из раздумья ее вывел голос извозчика:

— Приехали. Теперь надо идти бережком, а там и ресторан. Дожидаться или нет? — получая деньги, спросил он.

— Подожди, — бросила Феврония и направилась к острову.