Бурелом

Бессонова подала руку и, поклонившись дамам, сидевшим в кошевках, посмотрела в сторону Прохора. Глаза их встретились. «Подойти к нему, спросить о Васе? Нет, сейчас не время», — решила она и заняла место в кошевке рядом со Строчинской, которую ей представил Дегтярев. Затем она услышала голос Халчевского, обращенный к Прохору:

— Курочка! Отведи лошадей на манеж и передай своему сотнику Лушне мое спасибо.

— Слушаю, пан поручик, — ответил молодцевато Прохор.

Тройки под звон колокольцев двинулись по Уфимской улице на Варламовский тракт. Ошеломленный неожиданной встречей с Февронией, Прохор провожал глазами две тройки до тех пор, пока они не скрылись из вида. Вот где пришлось встретиться с дочерью Лукьяна, которую знал по Косотурью еще девушкой. Неужели выдаст? Богатая купецкая дочь. Не диво, если и брякнет в контрразведку. В душевном смятении Прохор вернулся в свою сотню. Поделился тревожными мыслями с отделенным командиром Дионисием Лебединским, который по заданию подпольного комитета тоже пошел «добровольцем». Рассказал подробно, что знал о Февронии.

— Не думаю, что она донесет на тебя, — выслушав Прохора, сказал Дионисий. — Мне кажется, наоборот, зная, что ты друг Обласова, к которому неравнодушна, Бессонова будет искать встречи с тобой, чтоб узнать, где Обласов. Продолжай спокойно свою работу, — закончил он.

Между тем тройки неслись по Варламовскому тракту. Откинувшись на спинку кошевки, Феврония вся отдалась безмятежному чувству быстрой езды. Местами кошевку встряхивало, относило на раскатах. Там, где была гладкая дорога, ямщик лихо покрикивал на коней, и, развевая на ходу пышные гривы, изогнув красиво шеи, выбрасывая снег из-под копыт, пристяжные, как птицы, неслись над белым безмолвием варламовских равнин.

Вид бескрайнего поля, убаюкивающий звон колокольцев, мелодичный звук ширкунцов — все это напоминало Февронье степной Камаган. Там с Василием, пускай на короткое время, но она была счастлива. Промелькнуло это, как быстрая тройка. Вернется ли?

— О чем, Феврония Лукьяновна, задумались? — услышала она голос Крапивницкого.

— Так, ни о чем. Просто дремлется после вчерашнего бала.

— Рано уехали, даже не простились со мной.

— Вы были заняты, и мешать вам не стала.

— А почему не танцевали? — спросила Строчинская.

— Не было кавалера. Да хотя бы и был, все равно бы не пошла.

— Не любите танцы?

— Городские.

— Феврония Лукьяновна считает их холодными, так сказать, без экспрессии, которая свойственна, по ее мнению, лишь народным танцам, — заметил сидевший рядом со Строчинской Дегтярев.

— А-а, теперь понимаю. Пожалуй, Феврония Лукьяновна в какой-то степени права. Мы недалеко ушли от менуэта с его поклонами и реверансами. Я, например, сама сторонница настоящей русской пляски.

Проехав низину, тройки поднялись на бугор, с которого начинался варламовский бор. Дорогу обступили рослые, с пышной кроной деревья. После светлого простора полей стало сумрачно и тихо. Ямщики пустили коней шагом.

— Господа, — послышался голос Дегтярева, — скоро покажется кордон. Не заехать ли нам к леснику?

— Да, пожалуй, я немножко замерзла, — отозвалась Строчинская.

— Халчевский! Вы и ваша дама не замерзли? Есть предложение заехать к леснику.

— Не возражаем.

Просторный дом лесника стоял почти у самой дороги. На лай собак вышел хозяин, бородатый коренастый мужчина. Увидев офицеров, он сорвал с головы шапку.

— Погреться чайком у тебя можно? — спросил Дегтярев.

— Милости прошу, заезжайте, — лесник поспешно открыл ворота.

Расторопная хозяйка живо собрала на стол. Появились соленые грибы, пирог с рыбой, хлеб и миска с пареной калиной. Крапивницкий достал из дорожного саквояжа две бутылки вина, его примеру последовали Халчевский и Дегтярев. В просторной горнице стало шумно. Хозяин принес откуда-то гармонь и передал одному из ямщиков, сидевших на кухне:

— Сыграй господам что-нибудь повеселее.

— Я, кроме «Подгорной», больше ничего не умею. — Ямщик поднял глаза на лесника.

— Дуй «Подгорную».

Сдвинули столы. Ямщик заиграл на гармони.

— Наша, «Подгорная», — встрепенулась Феврония и вышла на середину горницы. Образовался круг. — А ну-ко разведи меха пошире, — властно сказала гармонисту Феврония и, притопывая дробно каблуками, как бы неохотно прошлась по кругу. Остановилась перед лесником, игриво повела плечом. Тот погладил бороду, низко поклонился и шагнул на круг. Взмахнув платком, Феврония, казалось, неслышно поплыла мимо восхищенных зрителей. За ней, грохая сапогами, выделывая коленца, в упоении кружился лесник. Гармонист, перебирая лады, сосредоточенно прислушивался к их переливам. Но вот на какой-то миг Феврония замерла, затем в звуки гармони влилась стройная дробь, и порозовевшее лицо Бессоновой стало одухотворенным.

— Эх-ма! — Встряхивая стриженной под кружок головой, лесник, то и дело приседая, отчаянно замолотил руками по голенищам сапог.

У меня цветы в окошке —Голубой да синенький.Про любовь никто не знает, —Только я да миленький... —