Буря мечей. Пир стервятников

– Ничего. Ты красивый дубок. – Он подошел поближе – и понюхал ее. – Даже пахнет от тебя хорошо в кои-то веки.

– Зато от тебя воняет. – Арья пихнула его на наковальню и бросилась бежать, но Джендри поймал ее за руку. Она подставила ему ногу и повалила. Он увлек ее за собой, и они принялись кататься по полу. Сила была на его стороне, но Арья брала проворством. Всякий раз, как он сжимал ее руками, она вывертывалась и давала ему тумака. Джендри только смеялся ее ударам, и ее это злило. Наконец он захватил обе ее руки своей, а другой стал ее щекотать. Арья двинула его коленом между ног и вырвалась. Они оба перепачкались, и от ее желудевого платья оторвался рукав.

– Спорю, теперь я уже не такая красивая, – крикнула она.

Когда они вернулись в зал, Том пел:

Ты будешь спать, моя любовь,В постели пуховой,Ходить в шелках и кружевах,В короне золотой.

Клянусь тебя всю жизнь моюЛелеять и беречь,И защитит от всех враговТебя мой верный меч.

Харвин, взглянув на них, расхохотался, а Энги расплылся во всю свою веснушчатую ряшку и спросил:

– Неужто правда, что она – благородная леди?

Но Лим дал Джендри подзатыльник и сказал:

– Если хочешь подраться, дерись со мной! Она девочка и наполовину младше тебя. Держи свои грабли подальше от нее, понял?

– Я первая начала, – сказала Арья. – Джендри просто разговаривал.

– Оставь мальчишку, Лим, – вмешался Харвин. – Я не сомневаюсь, что первой начала Арья. В Винтерфелле было то же самое.

Том подмигнул ей и запел дальше:

Лесная дева говоритС улыбкою ему:Твоя постель не для меня,И шелк мне ни к чему.Наряд из листьев я ношу,

В косе – цветок живой,Но если хочешь, будь моимЗдесь, под густой листвой.

– Наряда из листьев у меня нет, – с доброй улыбкой сказала леди Смолвуд, но у Кариллен остались еще платья. Пойдем наверх, дитя, и подыщем тебе что-нибудь.

Все обернулось еще хуже, чем прежде. Леди Смолвуд настояла на том, чтобы Арья выкупалась еще раз, а потом ей подстригли и расчесали волосы. Платье, которое надели на нее теперь, было сиреневое, вышитое маленькими жемчужинками. Одним оно было хорошо: всякому ясно, что в таком нарядном платье верхом ездить нельзя. Поэтому наутро после завтрака леди Смолвуд принесла Арье бриджи, пояс, рубашку и замшевую курточку с железными заклепками.

– Это вещи моего сына, – сказала она. – Он умер семи лет.

Арье внезапно сделалось стыдно.

– Простите, миледи, что я порвала платье с желудями. Оно было красивое.

– Да, дитя, как и ты. Будь храброй.

Дейенерис

В середине площади Гордости стоял красный кирпичный фонтан, а посреди фонтана – чудовищная гарпия из кованой бронзы, двадцатифутовой вышины. Голова у нее была женская, с позолоченными волосами, глазами из слоновой кости и костяными же заостренными зубами. Желтая, пахнущая серой вода скатывалась вниз из ее тяжелых грудей. Но руки ей заменяли крылья, как у летучей мыши или дракона, ноги были орлиные, а позади торчал изогнутый ядовитый хвост скорпиона.

Гарпия Гиса. Древний Гис, если Дени помнила верно, пал пять тысяч лет назад: его легионы дрогнули под напором молодой Валирии, кирпичные стены рухнули, его города испепелил драконов огонь, и его поля засеяли солью, серой и черепами. Его боги умерли, а с ними и его народ. Нынешние астапорцы – просто дворняги, как говорит о них сир Джорах. Даже гискарский язык почти забыт: рабовладельческие города говорят на валирийском, который переняли у завоевателей – вернее, на том, во что он превратился теперь.

Но символ древней империи выстоял – только теперь гарпия держала в своих когтях тяжелую цепь с раскрытыми браслетами на каждом конце. У гискарской гарпии в когтях была молния. Это чудище – гарпия Астапора.

– Скажи вестеросской шлюхе, чтобы не пялилась на нее, – велел работорговец Кразнис мо Наклоз девочке-рабыне, переводившей для него. – Я торгую мясом, а не металлом. Эта бронза не продается. Пусть посмотрит на солдат. Даже тусклые лиловые гляделки западной дикарки способны увидеть, как они великолепны.

Валирийский, на котором говорил Кразнис, отличался характерными рычащими нотами Гиса и был густо приправлен работорговческим жаргоном. Дени его довольно хорошо понимала, но при этом улыбалась и вопросительно смотрела на переводчицу.

– Добрый господин Кразнис говорит: не правда ли, они великолепны? – Девочка говорила на общем языке прилично, особенно если учесть, что в Вестеросе она никогда не бывала. Ей не больше десяти лет, у нее круглое плоское лицо, смуглая кожа и золотистые глаза наатийки. Их еще называют «мирным народом», и все сходятся на том, что из них получаются самые лучшие рабы.