Буря (СИ)

Ещё через три дня двадцать восьмого мая Кронштадт покинули два фрегата, заказанных князем Александром Сергеевичем в Англии. Константин Николаевич внимательно следил за вооружением этих кораблей и комплектованием команды. Костяк этих команд составили те двести матросов, которые полтора года проучились в школе гардемаринов в имении князя в Басково. Оттуда же прибыли пятьдесят молодых калмыков и пятьдесят не менее молодых гардемаринов. И люди продолжали прибывать, потом на корабли загрузились три десятка только что закончивших Суворовское училище артиллеристов. В самом конце стали прибывать настоящие офицеры, ушедшие в отставку и нанятые князем. Одновременно с ними появились матросы и офицеры из Пруссии. Александр Сергеевич говорил перед отплытием, что его люди в Данциге и Кёнигсберге также вербуют моряков согласных на кругосветное плавание и повоевать. Контракт заключён на три года и надо полагать, что князь думает, что к тому времени эта ожидаемая им война закончится. Немцев было прилично, человек сто. Ну, пруссаки на Англию тоже давно зубы точат. Только она им не по зубам. А вот так под чужим флагом? Не отнять у князя, умеет найти сподвижников.

— Что думаешь, Костя, про эти два фрегата, — вечером пригласил его к себе Государь.

— Я бы не рискнул на них отправиться в кругосветное плавание, — помотал головой Константин Николаевич.

— Почему? — Николай даже встал со стула, на котором до этого сидел, и подошёл к сыну поближе.

— Отец, там половина команды — это дети. Лет шестнадцать — семнадцать. Команды надёрганы из разных мест, языка друг друга не понимают. И ещё Александр Сергеевич говорил о том, что хочет ещё и ирландцами разбивать экипажи. Нет, я бы на этих фрегатах не то, что в бой, просто бы в Петропавловск не пошёл. Опыта военного нет, опыта дальних переходов тоже.

— А тон неуверенный, — воздвиг своё богатырское тело назад на стул, ему под стать, Николай.

— Точно, отец, понять не могу… У князя всё всегда получается. За что бы не взялся. А тут? Может я чего-то не знаю? — развёл руками Константин.

— Действительно. Дурнем князя Болоховского называют. Эх, нашим бы министрам всем такими дурнями быть. Ладно, пусть время покажет, кто дурень. Рассказывай, что там с перевооружением флота на Балтике?

— Американцы отказываются продавать нам большие орудия, у Франции и Англии даже и спрашивать бесполезно. Льют на двух заводах у нас. Но много брака. И самые большие — это 68-фунтовые орудия. По штуцерам та же картина, американцы своё новое ружьё Шарпса категорически отказались продавать, у самих, говорят, на годы вперёд все мощности загружены. Прусские родственники говорят, что прекратили выпускать винтовки Дрейзе. Так, что опять вся надежда только на себя.

— Помнишь, что князь этот… Дурень, чтоб ему! Так, помнишь, что князь Болоховский сказал?

— Он много чего…

— А, про штуцера. Отобрать у всех, кто не будет принимать участие в войне. И оставить только в Финляндии и в Крыму. Им же и передать изъятые.

— Крику будет, все генералы к вам, Ваше Величество, очередью выстроятся…

— Точно. А ты у себя начни. А ещё среди господ офицеров клич брось, если кто купить может за границей или дома на гвозде висит, то пусть везут… Продают или сдают.

— Так много не добудешь, — помотал головой Константин.

— А если князю верить, то много и не надо. Ну, а я с князем Меншиковым поговорю. Пусть потрясёт в частях, что по Дунаю стоят.

Событие тридцать третье

«Высокие нравственные качества человека куются только и только в труде. Не стойкий в труде — нестоек и в бою.»

Бауыржан Момышулы

Бурул с Аюком стояли возле скамьи в беседке, построенной, рядом с избой Рочева и переглядывались. На скамье сидел еле живой индеец, и широко распахнутым ртом со свистом втягивал в себя воздух. Последние пятнадцать километров, когда под ним пал второй уже конь, сначала ведомый в поводу, Мишка припустил бегом. Спешил весть важную донести. На самом деле Мишку звали то ли Коготь медведя, то ли Медвежьи когти, фиг их этих индейцев поймёшь. Да и чёрт бы с ним с его имени, и с конями. Вести, которые он принёс, были настолько важные, что ни о чём другом сейчас думать не след.