Бурное лето Пашки Рукавишникова

Скоро шорохи и скрипы стали слышней, захрустела черепица над головой.

Девчонка громко пыхтела. Наконец резко и противно заскрежетало, и над головой у мальчишек засветился чёткий прямоугольник. Снова скрежет, теперь уже потише, и прямоугольник сделался квадратом. Большим, вполне подходящим, чтоб протиснуться сквозь него.

В квадрат просунулась голова с торчащими, как рожки, косичками, завертелась там, что-то высматривая, и вниз медленно поползли широкие кожаные вожжи.

Ремённая петля закачалась перед мальчишками у самых ног.

— Ну вот, — сказал Пашка. — Только она нас не удержит, силёнок не хватит, скорей мы её сюда стащим.

Он поднял голову, прошептал:

— Эй! Тебя как зовут-то, я забыл?

— Милаха!

— Слушай, Милаха, слушай меня внимательно; ты привяжи за что-нибудь вожжи, за что-нибудь прочное. Там труба есть?

— Есть.

— Давай за трубу. Два раза обмотай и на узел завяжи, поняла? Иначе загремим мы кубарем.

— Ага. Я сейчас. Погоди минутку.

Вожжа зашевелилась, заизвивалась, как плоская змея, поползла вверх и наконец остановилась перед глазами мальчишек.

— Знаешь что, — предложил Джамал, — ты становись мне на плечи, обвяжись вокруг пояса и тогда уж лезь. Тогда уж немножко останется.

— А ты?

— А потом вдвоём меня вытащите.

— Ладно.

Джамал прислонился к стене, и Пашка, пыхтя, вскарабкался ему на плечи.

Плечи у Джамала от усилия ходуном ходили, и Пашка чуть не свалился, пока ловил вожжу и обвязывался.

Потом он подпрыгнул, ухватился повыше и повис, плавно раскачиваясь в тёмном амбаре, как маятник.

Вожжа натянулась до звона, стала узкой и жёсткой, больно врезалась в ладони.

Напрягая все силы, так что руки захрустели в плечах, Пашка медленно полез вверх к дыре. Оттуда падал квадратный столб зеленоватого дрожащего света. Снизу вожжи не было видно, и Джамалу Пашка казался громадной извивающейся гусеницей, висящей в лунном свете непостижимым образом. Казалось, что он ползёт прямо по лунному лучу.

Девчонка свесилась в дыру, ухватилась тонкими цепкими руками за Пашкин воротник с такой силой, что куртка врезалась ему в шею и он, полузадушенный, захрипел.

Пашка подтянулся на руках, повалился животом на острый край черепицы и просипел:

— Ты что это… с ума совсем сошла… Чуть насмерть не придушила!

— Ничего. Жив останешься, — девчонка хихикнула. — Ты болтался, будто куль с мукой. Если б не я, загремел бы ты вниз, как миленький.

Пашка от такого нахальства просто онемел.

С превеликим трудом удержался он, чтоб не влепить ей хорошую оплеуху. Влезть по тонкой сыромятной вожже на такую высоту и услыхать вместо удивлённых такие насмешливые слова!

Это было ужасно обидно.

Но Пашка всё-таки был рад, что удержался. Может быть, кому другому он бы и не спустил за такие слова, но Милахе сейчас позволялось многое, чего другим никогда бы Пашка не позволил. И она понимала это преотлично. Улыбалась себе во весь рот насмешливо и ехидно.

Пашка здорово устал.

Руки его тряслись от напряжения, а коленки сделались словно ватные и противно дрожали.

Несколько минут Пашка пластом лежал на крыше, приходил в себя. Потом он отдышался, развязал узел на животе и опустил вожжу в дырку.

Вдвоём с громадным трудом вытащили Джамала.

Тяжко, запалённо дыша, все трое стояли на крыше и улыбались.

Самое главное было сделано.

— Садись, а то увидит кто-нибудь, — приказал Пашка.

Сидя на крыше, обсудили Джамалов план.

— Ладно, — согласилась Милаха, — я деда Антона хорошо знаю. Там вам будет хорошо. Утром сала принесу и яблок. Во переполоху будет, когда узнают! Преступники совершили побег! А я соучастница. Эх, жалко, никто не видел!

Она захлопала в ладоши и счастливо засмеялась.

Втроём спрыгнули вниз. Крадучись, осторожно обогнули амбар, и вдруг Джамал остановился, как вкопанный, и обернулся к Милахе.

— Ты что ж это, а?! — прошептал он.

Ничего хорошего поза его и лицо не предвещали. Пашка недоумённо обернулся.

— Что случилось? Ты с ума сошёл? — спросил он.

Джамал молча вцепился в Милахину руку и поволок её в сторону.

Он подтащил её к двери бывшей их тюрьмы и легонько стукнул ладонью по спине.

— Видал? — спросил он.

Пашка ничего не понимал. Он глядел на Милаху, та стояла, опустив глаза, но раскаяния в её позе не было и в помине.

— Не понимаешь? Гляди — никакого замка нет, один засов. А эта коза устроила представление. Вожжи, крыша, побег! У, дурища! А если б увидал кто?! Не могла без всяких фокусов через дверь выпустить?!

Милаха фыркнула.

— Ты сам дурак, понял! Ведь так же интересней! Подумаешь — через дверь. Через дверь каждый лопух сумеет, вышел и иди себе. Эх ты! Не понимаешь…

Она с такой жалостью поглядела на прозаического Джамала, что тот смутился и что-то буркнул себе под нос.

А Пашка с каким-то новым интересом, будто видел её впервые, вгляделся в Милаху.