Бурные страсти тихой Виктории

— Нет! Есть! Все всё лучше меня знают… Что тут в твоем деле написано? Ага, при условии досдачи двух экзаменов можно принять на третий курс. И ведь хорошо училась — пятерки по всем предметам.

Викин отец, как видно, считал, что она перейдет на заочное отделение, но в деканате ей объяснили, что это будет с потерей целого года. Виктория и так потратила много времени, как теперь выясняется, совершенно напрасно.

— Хорошо, что вы все-таки одумались, Хмелькова, — сказал ей декан. — Два года прошло, а я помню, как Влада Игоревна вас нахваливала: уж такая способная девочка, такая способная. Повезло вам: у нас с третьего курса один студент ушел. Переехал с семьей в Лондон. Как раз место освободилось. Конечно, желающие нашлись бы, с коммерческого перейти или из другого вуза, но талантливую студентку грех не восстановить… Тогда мне говорили, вы за кем-то из родственников ухаживали?

— За бабушкой, — сказала Вика.

— И как она себя чувствует?

— Умерла. — Вика прикусила губу.

— Ох, прости меня, девочка, — засуетился декан, наливая Вике стакан воды. — Что поделаешь, все мы смертны… Не надо слез, пора делать дело. Неделю тебе для сдачи экзаменов хватит?

— Хватит, — сказала Вика.

— Вот, а за лето отдохнешь, и с новыми силами начинай учиться.

Не удержавшись прямо из вестибюля университета Виктория позвонила отцу:

— Папа, скажи Герману Семеновичу, что работать у него я смогу всего три летних месяца. Причем начну только через неделю.

— А что случилось? — кажется, даже испугался Павел Данилович.

— Понимаешь, меня берут на дневное отделение, на третий курс. У меня немного денег отложено, а если Герман Семенович согласится, я еще кое-что заработаю. Начинаю новую жизнь! Ты как думаешь?

— Я — целиком за, — обрадовался отец. — Ничего, дочура, прорвемся! Это ты хорошо придумала. Одно меня беспокоит… — Он помолчал, будто собираясь с духом. — Как ты будешь жить одна в бабушкином доме? Все-таки место там не слишком оживленное, да еще забор такой высокий, соседям не видно, что у тебя делается.

Вика засмеялась.

— И не смейся! Порой лучше, чтобы соседи все знали, потому что в случае опасности они смогут позвонить куда надо… Потому я и хотел, чтобы ты с Александром помирилась.

— Муж в качестве охранника? Для этого у меня Блэк есть.

— Если кто-то захочет к тебе проникнуть, то и Блэк не остановит. Да и пес твой… неизвестно, выздоровеет или нет. Вон у моих знакомых собака попала под машину, да так и не оправилась. Позвоночник перебило. Ползала на передних лапах, а зад за собой волочила. Пришлось усыпить…

— Папа! Что ты мне рассказываешь? Да я и слушать не хочу! Ветеринар сказал, поднимется.

— А я что, разве против? О тебе же беспокоюсь.

— Тогда, может, мне пистолет купить?

— Еще чего придумала! Виктория, ты меня в могилу загонишь! То фейерверки, то пистолет… Поступала бы тогда в военное училище и стреляла, сколько душе угодно.

— Ты говоришь совсем как бабушка, — опять засмеялась Вика. — Тогда поставим на двери какой-нибудь суперзамок или поверх забора проволоку прибьем, а по ней ток пустим.

— Какой ты еще ребенок, — сказал отец. — А у меня пожить не хочешь? Или у мамы…

— Не хочу. Я уже привыкла к самостоятельной жизни. Назад дороги нет!

— «Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом», — продекламировал отец. — Ладно, еще поговорим. Ко мне пришли, целую! — Он отключился.

И только когда она вышла из университета на залитую солнцем улицу, Вика вдруг поняла, что за все время своих переговоров с деканом, за рассуждениями о своей будущей, новой жизни она ни разу не вспомнила о Саньке. Это с ней произошло в первый раз с тех пор, как они познакомились, а потом и поженились.

Глава восемнадцатая

Было всего четыре часа дня, и Виктория решила поехать к бабушке. На могилу.

Недавно она была там в родительскую субботу. Вместе с Санькой Вика привела все в порядок, покрасила оградку, посадила цветы.

Но это все было не то. Она не поговорила с бабушкой. Так, только шепнула украдкой: «Здравствуй, бабуленька!» И все. Если бы супруг услышал, как она обычно разговаривает с бабушкой, еще больше укрепился бы в мысли, что у его жены не все дома.

А что? Люди ходят в церковь, с иконами разговаривают, а она на кладбище, к бабушке. Старается попасть туда в будний день, чтобы народу поменьше и в стороне от людских глаз и ушей вдоволь наговориться и наплакаться. Что же делать, если Вике не перед кем больше выговориться, выплеснуть все, что у нее на душе. То есть у нее есть подруги — когда-то она их видела в последний раз! — и мама ее внимательно выслушает, но ближе бабушки у нее в жизни не было человека. Даже теперь.

А после посещения бабушкиной могилы у нее всегда становится легче на сердце. Словно бабушка ее слушает и сочувствует — все так же, как было при жизни.

Она пошла по прохладной тенистой аллее, привычно скосив глаз на необыкновенно красивый памятник из черного мрамора. Сегодня возле него сидел понурившись молодой человек и неслышно шевелил губами.

Вика поспешно отвернулась, словно ненароком подглядела непредназначенную для чужих глаз сцену.