Буржуа

Это совпадает приблизительно с тем, что нам сообщает Фридрих Гентц (в письме к Адаму Мюллеру) о Ротшильдах: «Они простые, невежественные евреи, вполне приличного внешнего вида, в своем ремесле только эмпирики, без какого бы то ни было чутья высших отношений между вещами, но одаренные достойным удивления инстинктом, который побуждает их всегда выбирать верное, а из двух верных всегда лучшее. Их огромное богатство, безусловно, — создание этого инстинкта, который толпа обычно называет счастьем. Глубокомысленные рассуждения Барин-га… внушают мне, с тех пор как я видел все это вблизи, меньше доверия, чем здоровый взгляд одного из более умных Ротшильдов».

Так же судит и Генрих Гейне о Джемсе Ротшильде: «Своеобразная способность у него — это дар наблюдательности, или инстинкт, с помощью которого он умеет если не оценивать, то все же отыскивать способности других людей в любой сфере».

С другой стороны,

капиталистический дух проявляется в определенном складе характера, которому соответствуют определенные принципы ведения хозяйства, определенные мещанские добродетели.

Или опять-таки мы имеем перед собою познания, добытые путем обучения, как навыки в счетоводстве, в ведении дел, в установлении порядка производства и т. п.

Этот различный основной характер отдельных сторон капиталистического духа в вопросе о его возникновении получает двойное значение. Прежде всего образ проявления в душе отдельных черт его различен в этих различных составных частях: естественное побуждение, инстинктивная способность заранее даны, они в крови у человека; они могут только либо быть подавлены, зачахнуть, остаться неиспользованными, либо быть возбуждаемы, развиваемы, поддерживаемы.

Природе двух других составных элементов соответствует тот признак, что их черты приобретаются и, по общему правилу, через обучение: одна сторона образования, склад характера, есть дело воспитания, другая, склад ума, есть дело преподавания.

В основе различен у разных составных элементов капиталистического духа также и способ их перенесения с одного лица на другое, с одного поколения на другое, и именно вследствие того, что первая категория в самом тесном смысле связана с живой личностью, которая, самое большее, может ободряюще действовать на других своим примером, но всегда уносит с собой в могилу эти проявления капиталистического духа. Инстинкты и таланты не могут нигде быть накоплены вне живого человека; каждая отдельная личность, хотя бы они развивались в течение тысячи лет, опять начинает сначала, тогда как добродетели и навыки могут быть отделены от отдельных личностей и объективированы в системы учений.

Эти системы учений остаются и тогда, когда отдельный человек умирает: в них рожденный позднее находит запечатленным опыт ранее живших поколений, из которого он сам может извлечь пользу. Учение может как угодно долго оставаться без последователей: если только оно как-нибудь записано, оно через ряд поколений может внезапно вновь пустить корни в читателе. Как моральные учения, так и учения опыта допускают свободное передвижение во времени и пространстве. Последние отличаются от первых только тем, что их содержание растет с каждым поколением, так как опыт, технические способности и т. п. накапливаются, тогда как про какое-нибудь этическое учение можно сказать только в ограниченном смысле, что оно извлекает пользу из опыта другого, прежнего.

После всего сказанного становится, надеюсь, вполне очевидным, что форма возникновения различных составных частей капиталистического духа совершенно различна.