Буржуйка

— Вроде ушли! — Антон, спрятав пистолет в кобуру, перешёл на Викино место и ухватился за рычаг.

ГЛАВА 46

Мы — не шеренга храбрецов и не толпа бродяг.

Мы — просто холостой народ, живущий в лагерях.

И, если мы порой грешим — народ мы холостой, -

Уж извините: в лагерях не может жить святой!

Р.Киплинг

— И воздвиг он под третьим Римом свой подземный, тайный град. И пришли к нему народы, и поклонились ему. И сказал им — туда все провàлитесь, пидорасы, к едреней фене, — и не поверили ему…  — Левин с трудом очнулся от навеянной ровным голосом лектора дрёмы. От работы киркой ломило всё тело. «О чём это он гундит? Начинал, вроде, с положения на Ближнем Востоке…».

— И воздвигли его изображения по всей земле и под землёй… Я вас не разбудил, товарищ Левин?

— Я не спал, просто задумался над услышанным, — как школьник, заоправдывался Платон, но товарищ Скутерморг, благожелательный старик с пухлым лицом, не слушая его, поднял с кафедры указку с металлическим шариком на конце. Левин сжался — но вместо удара по пальцам лектор принялся покачивать у него шариком перед глазами, что-то тихо бубня. Перед тем, как впасть обратно в транс, Левин успел отметить, что все в лекционном зале, включая попкарей-охранников, спят, а кое-кто к тому же во сне покачивает головой, наподобие китайских болванчиков. По коричневым щекам Мандализы из-под закрытых век протянулись блестящие бороздки слёз.

— Спите, спите, товарищи, во сне до вас глубже дойдут тихие слова правды о Легендарном Маршале.

Пробуждаясь от сладкой дрёмы, Платон подумал о том, как после отбоя он, если удастся, проберётся в пищеблок и получит от Маргоши свою порцию жалостной ласки и краюху вчерашнего хлеба с прокисшей капустой. Зал заворочался, шибая в нос едким трудовым потом пополам с махрой. Потянулись, стуча кирзачами, на плац.

— А теперь, товарищи, самый приятный момент. Сегодня суббота! А значит — большая перемена. Построились в колонну по два, руки на затылок. Песню запе-вай!

Колонна растянулась в направлении административного блока, выводя в такт шарканью на мотив «Прасковьи»:

… Там ябануло, как тротилаПятьсот двенадцать килотонн, -

А на груди его светилаЗвезда за город Вашингтон!

Голова колонны замерла у подножья бронзовой фигуры с брыластым лицом лысого хомяка в пенсне. Возле постамента размещалась некая конструкция, отдалённо напоминающая незатейливый игровой автомат советских времён.

— Достать жетоны!

Проходя мимо автомата, каждый опускал в щель свой трудовой жетон, полученный в конце смены, и в ладонь ему падал жребий — кусочек засаленного картона с надписью химическим карандашом.

— Три наряда на кухню, — зачитывал вслух счастливец и передавал свой жребий старшему писарю — молодцеватому сержанту в скрипящей портупее.

— Следующий!

— На месяц попкарём! Йес!

— Что значит «Йес»? Дуй в каптёрку за обмундированием, уёбок. Следующий!

— Пендель от товарища… Ох, ё! — под смех толпы неудачник вылетел на пинке из строя.

— Следующий!

— Чего тормозишь! — Платона грубо толкнули в спину, он с трудом попал овальным жетоном в щель и принял в ладонь свой жребий.

— Ну, чего у тебя! Читай! — затормошили его сзади, ожидая очередной веселухи со стороны администрации.

— Особая миссия…  — нервозно озвучил перед строем Левин свою судьбу. По знаку подполковника Замова двое вертухаев, приняв его под локти, куда-то поволокли.

— Чё за миссия? Раньше не было, — зашушукались в толпе. Мнения разделились.

— Шлёпнут, по ходу, — изрёк кто-то авторитетный.

— Да не, очко долбить повели.

— Оборзели! Им что, баб мало, в натуре?

— Я говорю, в сортире лёд отдалбливать!

Однако никто из заключённых так и не приблизился к разгадке особой миссии П.Е. Левина.

Его оставили в комнате с застеленной шконкой и дали переодеться в чистое. Платон с наслаждением вымылся холодной водой с мылом и растёр шею и руки докрасна вафельным полотенцем. На керосинке закипал чифир, а рядом лежала почти полная пачка «Севера». По здешним меркам, тянуло на пять звёзд. Чудеса! Дверь скрипнула, и вошла Мандализа в коротком линялом халатике, с миской круто посоленных сухарей. Он оценил зрелую тяжеловатую стройность её бронзовых бёдер. Госпожа Греч, уловив ход его мыслей, сбросила халатик к ногам и, сделав шаг навстречу постмодернисту, без лишних слов впилась в его рот толстыми фиолетовыми губами и завалила на койку. В её широко расставленных глазах дьявольским огоньком плясал красный отблеск керосинки, а рот хрипло изрыгал во время соития английские богохульства. Потом они сидели у стола рядком и чинно грызли сухари, по очереди отпивая из кружки тёплый чифир.

— Что-нибудь удалось выяснить, мистер Левин? — шепнула она ему в ухо.

— Насчёт?

— Не валяйте Ванькью! Вы же, надеюсь, поняли, что этот лагерь — и есть цель нашей экспедишн. Тот самый бериевский секретный обджект.