Смысл претензий преподавателя дошел до меня только в самом конце проникновенной речи, когда её интонации приобрели стальной оттенок угрозы. Лёгкий ступор, в который я впал, увидев на пороге аудитории статную русоволосую красавицу почти на голову превосходящую меня в росте, сменился недоумением, переходящим в замешательство. А ведь было от чего утратить ориентиры в пространстве и времени. И вновь свой вклад внесло неоконченное слияние душ — всплеск чувств от обеих половин души попросту наложился друг на друга и усилился кратно, поднимая во мне такую бурю, что меня невольно пошатнуло.
Как я узнал чуть позже, Наталья Александровна преподавала на втором курсе русскую литературу и словесность и по праву считалась местной достопримечательностью. Почти два метра (на каблуках) природной красоты, грации, обаяния, потрясающих форм и глубокие, завораживающие своим блеском и оттенком зелёные глаза. Про грудь, что вздымалась под строгой форменной блузкой подобно холмам идеальных очертаний, упоминать вообще не стоило. Этот фактор действовал на всех мужчин скорее как контрольный выстрел. Что говорить про подростка навроде меня?
— Ээээ, простите, на что я должен ответить? — растерянно спросил я, не сводя глаз с преподавателя и понимая, насколько «попал» в этой ситуации. Но обратного хода уже не было.
— Не военная школа, а цирк какой-то! С меня достаточно! О вашем поведении, курсант, будет доложено классному воспитателю. Фамилия? — возмущённо фыркнула Наталья Александровна, одарив меня уничижительным взглядом, от которого у меня даже мурашки пошли вдоль позвоночника.
— Курсант Леон Хаттори. — отсалютовал я, вытягиваясь струной и уже более осмысленно заглядывая ей в глаза.
— К пустой голове руку не прикладывают, курсант. Должны были знать, хотя вам, судя по всему, даже головной убор на ней не прибавит содержимого. Займите своё место. — съязвила она и, на секунду задумавшись, продолжила: — Так вы ещё и новенький. Что же, поздравляю с отличным началом учебного года, курсант! Взыскание в первый же день послужит отличным уроком.
И только тогда, поднимаясь к своему месту на последнем ряду, я обратил внимание на безмолвных зрителей этого спектакля, в котором мне выпало столь незавидное амплуа. Насмешливые, злорадствующие и даже сочувствующие лица одноклассников также не предвещали ничего хорошего. А вот Алексея я в аудитории так и не увидел.
— Этот день перестает мне нравиться…
И это было только самое его начало. Класс тем временем жил своей жизнью — Наталья Александровна заняла своё место на кафедре, зашуршали страницы тетрадей, раскрываемых учениками и первые слова лекции полились по аудитории. Стоит заметить, почти в абсолютной тишине, прерываемой лишь мелодией ее прекрасного, под стать внешности, голоса. Акустика в устроенной амфитеатром аудитории была замечательной, обстановка располагала…и я решил не выделяться.
Свежая тетрадь встретила меня девственной чистотой первого листа. А лекция оказалась неожиданно сложной для конспектирования, особенно учитывая мой вынужденный перевод услышанного на другой язык. Озадаченно хмыкнув после первого предложения, на которое ушла почти минута, я с головой ушёл в процесс. И приноровился только под конец занятия — мне даже стало хватать времени, чтобы как следует полюбоваться преподавательницей.
Выглядела она потрясающе, как это свойственно людям, занимающимся любимым делом — увлеченная, она порой начинала прохаживаться по аудитории или активно и изящно жестикулировать. Да и предмет оказался вполне любопытным. Или это Наталья Александровна о нём так интересно рассказывала?
Буря разразилась именно в тот момент, когда её никто не ждал. Тем более я.
— Занятие окончено. Благодарю за внимание, курсанты. Корсаков, Алабышев и…Хаттори. Конспекты мне на стол. Хочу посмотреть как внимательно и качественно вы их ведёте, господа.
Соль происходящего дошла до меня лишь когда Наталья Александровна раскрыла мою тетрадь, по её прекрасному лицу пробежала лёгкая тень. В кишащей учениками аудитории, второй раз за это утро прозвучал её негодующий голос:
— Курсант Хаттори, вы издеваетесь? Что это за пиктограммы?
Так или иначе, но в жизни каждого из нас происходит что-то такое, после чего мы выглядим глупо. Репутация тугодума мне больше не грозила, а вот репутация дурака обещала стать украшением всего моего обучения. Класс хохотал. Нет. Они ржали как эскадрон строевых лошадей. И изменить что-то было уже невозможно.
— Это иероглифы, госпожа наставница. Вид письменности, распространенный в азиатских странах, таких как Япония, Китай, Корея… — ответил я прежде чем успел подумать что и кому говорю. Троллить преподавателя было не самой лучшей защитной реакцией.
Новый взрыв смеха в аудитории и разъяренный взгляд изумрудно-зеленых глаз послужили наглядным примером того, насколько полезно сначала думать, и только потом говорить. Никогда в жизни не ощущал себя настолько униженным и оплеванным. И ведь винить, кроме самого себя, было абсолютно некого.