Бутылка текилы на двоих (СИ)

— К тебе вообще страшно прикасаться: сплошной синяк и бинты. Я уже молчу про вот это красно-синее нечто на твоем лице.

— Не могу сказать, что так было задумано, — рассмеялся я и тут же почувствовал резкую боль в груди.

Подскочив со стула, Валерка хотел было позвать медсестру, но я успел остановить его жестом руки, показывая, что всё в порядке — сломанные ребра давали о себе знать. Вернувшись на место, он некоторое время молчал — недолго, но достаточно, чтобы понять, что он задумался.

— Меня не пускали в реанимацию.

Конечно же, я знал, что его туда не пускали. Иначе он появился бы в самый первый день — в этом я был уверен.

— Туда только родственников пускают, — Валерка вздохнул и аккуратно коснулся моей левой руки — она пострадала немногим меньше, чем правая: были сломаны только пальцы. — Не больно?

— Уже не так, — признался я.

— Дим?

— Чего?

Он наклонился ко мне, как будто рассматривал, и вздохнул:

— Серьёзно ничего не видишь?

— Вижу, — хмыкнул я. — Вижу, что твоя физиономия слишком близко.

— С каких пор ты против моей физиономии? — беззвучно рассмеялся Валерка.

— Не то чтобы я против… Но… Серьёзно, размытые пятна в такой близи выглядят жутко, — стараясь не смеяться, ответил я.

Отстранившись и тяжело вздохнув, Валерка некоторое время молчал, и, хотя я толком не видел его, всё равно знал, что он задумался…

— Дим…

— Мм?

— Давай уедем отсюда.

— Прям сейчас? — усмехнулся я. — Тебе очень хочется транспортировать мумию?

— Да ну тебя! Я серьёзно.

Я вздохнул: когда Валерка становился серьёзным, спорить с ним было бесполезно.

— Ну, хорошо. И куда ты собрался?

— В Швейцарию, — тут же выпалил он.

— Чего?

— Совершенно серьёзное предложение… Бате нужен в Цюрихе свой человек, я вполне мог бы занять эту должность.

— Ты… на самом деле собираешься туда?

Поднявшись на ноги, Валерка отошёл к окну. Не отвечал он долго. Так долго, что я начал нервничать. Конечно же, мне совершенно не нравилась мысль о том, что он может куда-то уехать. Далеко. И надолго.

— Нам здесь всё равно ничего не светит, — ответил через некоторое время.

— В каком смысле?

— Да в том! Ты себя в зеркало видел? Уверен, что это не повторится снова? Уверен?! Я — нет. Слушай, — он снова подошёл ближе и, присев на корточки рядом с кроватью, уткнулся лбом в мою руку. — Мне уже однажды пришлось сидеть неделями в реанимации. А к тебе меня даже не пускали. У меня нервов не хватит на всё это.

— Валер…

— Ты ведь всё равно хотел перебраться в Лондон? Какая разница: Англия или Швейцария, сейчас или через три года?

Его голос — хриплый шёпот — отзывался странным чувством: хотелось крепко обнять его или двинуть хорошенько. Правда, ни того, ни другого сделать я не мог…

— Валер… перестань. Из нас двоих истерики устраивать можно только мне.

— Да ну тебя! Побыл бы ты на моем месте, я бы посмотрел, какие бы ты истерики устраивал…

Понимал я его лучше, чем он думал. Лучше, чем мог высказать в словах. Но ответить ему я не успел: дверь в палату приоткрылась, и показалась Катькина кудрявая шевелюра.

— Божечки! Димасик! Как ты выглядишь? На тебе же живого места нет! — запричитала она.

— На мне много живых мест. Они все живые. Только болят.

— Тебе вообще сидеть-то можно? — Катерина уселась с другой стороны кровати и, даже не выслушав ответа, начала задавать следующий вопрос. И ещё один. И ещё.

Её вообще сложно было остановить, а в этот день — особенно. Она всё говорила, говорила, говорила — всякую ерунду: про университет, про своего кота, про новые туфли… Катька всегда несла всякую чушь, когда волновалась.

— А ещё — ты не поверишь! — Катька захихикала. — Ты представляешь, меня на свидание позвал сам Барханов!

— Не может быть! — вторя её радости, улыбнулся я.

— Да-да! Представляешь! Я сама до сих пор не верю!

— Что такого необычного в этом Барханове? — впервые с тех пор, как появилась Катька, заговорил Валерка.

— Барханов — это такой Ален Делон в сутане, — объяснил я.

— Безумно красивый! — театрально выдохнула Катюха. — Но неприступный, зараза, как сама Бастилия.

Валерка усмехнулся и произнес на чистейшем французском:

— Ici l’on danse, ah ça ira, ah ça ira!

— Чего? — спросили мы с Катькой в унисон.

— «Здесь люди танцуют и всё будет хорошо» — надпись на том месте, где когда-то стояла Бастилия. Её разобрали по камням, Катенька.

Катька заливисто рассмеялась:

— Писец, Валер, в кого ты такой умный?

— В маму с папой, — усмехнулся он.

Дверь снова открылась, и на этот раз появилась медсестра, заявившая, что время посещений заканчивается, и все, кто стоит на ногах, должны покинуть помещение. Катюха тут же подскочила, чмокнула меня в лоб — кажется, это было единственное место на моем лице, которое при прикосновении не болело — и попрощалась. Валерка сделал то же самое, точь в точь, но, прежде чем попрощаться, замешкался.

— Дим…

Я прекрасно знал, что он хотел сказать.

— Я подумаю. Правда — подумаю.