Быль о полях бранных

— А тебе, — перестал смеяться мухтасиб и указал пальцем на Маруллу, — Великий Султан Высочайшей Орды дарит железную палицу. Пусть она в твоей могучей руке прославляет мощь нашего несокрушимого войска и повергает в прах врагов ослепительного Али-ан-Насира!

Туповатый силач только глазами хлопал, ибо язык у него был не так проворен, как руки. Встать на колени и то его заставил Куварза-батыр. И, даже коленопреклоненный, он не выпустил плеча ретивого чужеземца-невольника. Султан заметил это, шепнул что-то мухтасибу.

— Как зовут тебя? — спросил Аляутдин силача.

— Ма... Ма... Марулла, — не сразу назвался тот.

— Ты, Марулла-пехлеван[37], будешь теперь тургаудом при Великом Султане — Солнце Вселенной!.. Поскольку теперь вы оба в охране Дворца, Ослепительный разрешает вам остаться здесь, при этом пленнике. Встаньте!

Возвеличенные вскочили. Великий карача обратился к чужеземцу, которого прямо-таки корежила церемония награждения его пленителей — людей ничтожных, с его, конечно, точки зрения.

— Эй, ты, сухой навоз из-под паршивого осла, объяви нам, кто ты такой?

— Ты сам — испражнение вонючей свиньи! — дерзко ответил пленник.

— Он себя Абукир-бохадуром называл там, в степи, — почтительно подсказал Куварза.

— Бохадур?! Почти князь то есть?! — притворно изумился великий карача и вдруг грозно сдвинул брови: — Это помет трусливого шакала! Бохадур любого народа не станет столь нагло вести себя перед лицом всевластного султана Высочайшей Орды. Он не бохадур. Он грязный пастух, укравший чужое имя!

— Пусть меня спрашивает сам Али-ан-На-сир! А тебе, фазан жареный, я больше и слова не скажу! — презрительно ответствовал невольник.

Все сановники и сам мухтасиб рты разинули от столь неслыханного нахальства: подумать только, требует, чтобы сам султан говорил с ним...

Пленник же был уверен, что именно сам Али и будет его спрашивать о важном. В Кок-Орде много слухов ходит о слабости нынешнего правителя Дешт-и Кыпчака и шаткости его положения на золотом троне потомков Бату-хана. Правда, слухи эти распускают враги Мамая-беклербека и самого Али-ан-Насира, но все же... И теперь, когда Абукир-бохадур внимательнее пригляделся к сановникам великого дивана, увидел окаменевшее лицо Али-султана и гневный взор мухтасиба, он поколебался в собственном мнении. В могущество нынешнего правителя Высочайшей Орды пленник поверил в тот момент, когда Аляутдин вкрадчивым голосом протянул нараспев:

— Ку-уварза-а-а!

Все схватывающий на лету батыр мгновенно отступил на три шага, вырвал из-за пояса басалык и с оттяжкой опустил его на гордую спину непочтительного кок-ордынского мурзы.

Удар был нанесен умелой рукой: пленник выгнулся назад, вскрикнул громко и завалился на спину. Но второй, еще более меткий удар поджег подошвы непокорного: Абукир сел на икры собственных ног. Третий удар тяжелой плети со свинчаткой на конце пришелся по левому плечу бохадура, и он ткнулся головой в колени.

— Вот теперь ты стоишь, как и подобает стоять перед лицом Ослепительного и Могущественного Властелина Высочайшей Орды, — удовлетворенно отметил великий карача. — Асат-кятиб[38]

, записывай все его слова. Эй, ты, отвечай, какой ветер занес тебя в наши степи?

— Мы гнались за одним человеком, — прохрипел невольник враз пересохшим ртом.

— Кто он?

— Я не знаю...

Аляутдин-мухтасиб помолчал, остро глядя на поверженную гордость. Понял: и вправду не знает.

— Сколько вас было и кто главный?

— Погоню вел Токтамыш-хан...

— Не хан, а кюряган!

— Токтамыш-кюряган, — поправился пленник. — Воинов с нами было пять тысяч. Я возглавлял охранную тысячу ха... кюрягана.

Мурзы переглянулись. Мухтасиб продолжал допрос:

— И столь много опытных воинов догоняли одного не очень сильного человека?

— Он сначала не один был. Он с тысячей кайсаков уходил. Но от Сыгнака до Сарая ал-Джедида путь далек, и воины его или полегли в схватках, или рассеялись по дороге. Мы тоже потеряли немало своих батыров.

— Как же вас оказалось всего два десятка перед лицом славного Тамиржан-бея?

— Воинов у беглеца не осталось. Вчера у него пал запасной конь, а сам удалец был ранен стрелой: по крови на снегу мы узнали об этом... Ночью буран был. Мы подумали: кто ж в такое время может быть в степи? Вот и обогнали своих.

— И далеко обогнали?

— Наверное, на полдня пути... Может быть, кто-то ближе к нам был.

Аляутдин о чем-то пошептался с султаном, спросил:

— Зачем вам этот беглец?

— Токтамыш говорил, что тот человек украл у него пайцзу предков. А еще говорил ха... кюряган: тот человек бродяга и степной разбойник.

— Какой же он бродяга, если его защищала целая тысяча храбрых нукеров?

— Токтамыш называл их кайсаками.

— Называл, называл, а имени предводителя кайсаков ни разу не назвал?

— Куган-бей. Но не за ним гнался Токтамыш. — Пленник теперь остерегался называть какой-либо титул своего начальника, чтобы не навлечь на себя лишней беды.

Мухтасиб понял это, усмехнулся:

— За кем же стремился Токтамыш-кюряган?

— Не знаю, как звали того человека. Только Куган-бей совсем не интересовал Токтамыша. У начальника кайсаков пайцзы не было. Зачем пайцза рода Джучи-хана разбойнику?