Былое и думы.(Предисловие В.Путинцева)

Он мне сразу рассказал какую-то неправдоподобную историю, которая вся оказалась справедливой — как он давал кантонисту переписывать статью в «Колокол» и как он разошелся с своей женой, как кантонист донес на Вего, а жена не присылает денег, как государь его услал на безвыездное житье в Козлов, вследствие чего он решился бежать за границу и поэтому увез с собой какую-то барышню, гувернанту, управляющего, регента, (291) горничную через молдавскую границу. В Галаце он захватил еще какого-то лакея, говорившего ломаным языком на пяти языках и показавшегося ему шпионом… Тут же объявил он мне, что он страстный музыкант и будет давать концерты в Лондоне; а потому хочет познакомиться с Огаревым.

— Дорого у вас здесь в Англии б-берут на таможне, — сказал он, слегка заикаясь, окончив курс своей

всеобщей истории.

— За товары, может, — заметил я, — а к путешественникам custom-house [1180]очень снисходителен.

— Не скажу — я заплатил шиллингов пятнадцать за крок-кодила.

— Да это что такое?

— Как что — да просто крок-кодил. Я сделал большие глаза и спросил его:

— Да вы, князь, что же это: возите с собой крокодила вместо паспорта — стращать жандармов на границах?

— Такой случай. Я в Александрии гулял; а тут какой-то арабчонок продает крокодила — понравился, я и купил.

— Ну, а арабчонка купили?

— Ха, ха — нет.

Через неделю князь был уже инсталирован, [1181]

в Porches-ter terrace, то есть в очень дорогой части города, в большом доме. Он начал с того, что велел на веки вечные, вопреки английскому обычаю, открыть настежь вороты и поставил в вечном ожидании у подъезду пару серых лошадей в яблоках. Он зажил в Лондоне, как в Козлове, как в Тамбове.

Денег у него, разумеется, не было, то есть были несколько тысяч франков на афишу и заглавный листлондонской жизни; их он тотчас истратил, но пыль в глаза бросил и успел на несколько месяцев обеспечиться, благодаря английской тупоумной доверчивости, от которой иностранцы всего континента не могут еще поднесь отучить их.

Но князь шел на всех парах… Начались концерты. Лондон был удивлен княжеским титулом на афише, и (292) во второй концерт зала была полна (St. Jamess Hall, Piccadilly). Концерт был великолепный. Как Голицын успел так подготовить хор и оркестр, это его тайна — но концерт был совершенно из ряду вон. Русские песни и молитвы, «Камаринская» и обедня, отрывки из оперы Глинки и из евангелья («Отче наш») — все шло прекрасно.

Дамы не могли налюбоваться колоссальными мясами красивого ассирийского бога, величественно и грациозно поднимавшего и опускавшего свой скипетр из слоновой кости. Старушки вспоминали атлетические формы императора Николая, победившего лондонских дам всего больше своими обтянутыми лосинными, белыми, как русский снег — кавалергардскими collants. [1182]

Голицын нашел средство и из этого успеха сделать себе убыток. Упоенный рукоплесканиями, он послал в конце первой части концерта за корзиной букетов (не забывайте лондонские цены) и перед началом второй части явился на сцену; два ливрейных лакея несли корзину, князь, благодаря певиц и хористок, каждой поднес по букету, Публика приняла и эту галантерейность аристократа-капельмейстера громом рукоплесканий. Вырос, расцвел мой князь и, как только окончился концерт, пригласил всехмузыкантов на ужин.

Тут, сверх лондонских цен, надобно знать и лондонские обычаи — в одиннадцать часов вечера, не предупредивши с утра, нигде нельзя найти ужин человек на пятьдесят.

Ассирийский вождь храбро пошел пешком по Rйgent street с музыкальным войском своим, стучась в двери разных ресторанов, и достучался наконец: смекнувший дело хозяин выехал на холодных мясах и на горячих винах.

Затем начались концерты его с всевозможными штуками, даже с политическими тенденциями. Всякий раз гремел Herzens Waltzer, [1183]гремела Ogareffs Quadrille [1184]и потом «Emancipation Symphonie» [1185]— пьесы, которыми и теперь, может, чарует князь москвичей и которые, ве(293)роятно, ничего не потеряли при переезде из Альбиона, кроме собственных имен — они могли легко перейти на Potapoffs Waltzer, [1186]Mina Waltzer, [1187]a потом и в Komissaroffs Partitur. [1188]

При всем этом шуме денег не было — платить было нечем. Поставщики начали роптать, и дома начиналось исподволь спартаковское восстание рабов.

…Одним утром явился ко мне factotum [1189]князя, его управляющий, переименовавший себя в секретаря, с «регентом», то есть не с отцом Филиппа Орлеанского, а с белокурым и кудрявым русским малым лет двадцати двух, управлявшим певцами.

— Мы, А<лександр> И<ванович>, к вам-с.

— Что случилось?

— Да уж Юрий Николаевич очень обижает, хотим ехать в Россию — и требуем расчета; не оставьте вашей милостью, вступитесь.

Так меня и обдало отечественным паром, — словно на каменку, поддали…

— Почему же вы обращаетесь с этой просьбой ко мне? Если вы имеете серьезные причины жаловаться на князя, — на это есть здесь для всякого суд, и суд, который не покривит ни в пользу князя; ни в пользу графа.