Один раз, гораздо позже, я сопровождала и переводила даже русского человека, знаменитого писателя-эмигранта с женой. Для чего его пригласили в Иерусалим из Парижа – не знал, кажется, ни муниципалитет, ни он сам. Но все было оплачено, поселили в чудном доме Мишкенот Шеананим (очень подходящее название, «Обитель беззаботных»), кормили, поили и выгуливали, и гость принимал все даваемое благосклонно, улыбался в усы и бороду. Со мной он обходился любезно, чего никак нельзя сказать о его супруге. Насколько мне помнится, это он был аристократического происхождения, но настоящей барыней держалась она. Обращалась со мной, как с наемной прислугой: подите туда, подайте это, отнесите то. Я ее приказов не слышала, охотно выполняла вежливые пожелания самого гостя, и она тут же вырастила на меня острый хищный зуб.
Во время одной из прогулок вокруг Старого города я пригласила их к себе домой поесть.
– Я живу здесь недалеко, в очень экзотическом и живописном месте, в Гефсиманском саду, у подножия Масличной горы. Вид оттуда потрясающий. Может быть, вам будет любопытно. Да и проголодались все, поедим, – сказала я.
Писатель загорелся:
– Пошли, пошли! – Он ухватил меня под руку и потянул в направлении, куда я показывала.
Жена подскочила сзади и вырвала мужнину руку из-под моей:
– Это еще зачем? Что тебе там делать? Пообедаем дома, там прекрасно кормят.
– Но я бы хотел…
– Нет, мы возвращаемся. Ты устал, после обеда тебе надо отдохнуть.
Писатель неохотно остановился:
– Да ведь интересно же…
– До меня отсюда буквально три шага, – заметила я. – А до Мишкенот как минимум полчаса ходьбы. И доехать не на чем. Отдохнете у меня, тогда вернемся.
– Мы вернемся сейчас, – распорядилась мадам. – А вы можете быть свободны.
– Нет, я обязана проводить вас до…
– Я помню дорогу. Можете идти. Или вам невыгодно уходить? Вам платят по часам?
– Нет, по дням, и с надбавкой за вредность, – деловито ответила я.
Писатель еле заметно ухмыльнулся, а мадам посмотрела на меня с некоторым даже удивлением. Я не стала дожидаться, пока выльется копившийся у нее на языке яд, и быстро пошла прочь.
Особенно трудно было мне переводить интервью, которое писатель давал, кажется, израильскому телевидению. Говорил он невнятно и несвязно, с характерным русско-советским невниманием к собеседнику, упоминая события и реалии, интервьюеру заведомо незнакомые, и ничего не объясняя. Мадам ежеминутно вмешивалась, вставляла свои поправки и дополнения, а когда я пыталась кратенько что-нибудь объяснить, резко обрывала меня словами «это всем известно». Считала, видимо, что весь мир с неотрывным интересом следит за всеми перипетиями их судьбы. В результате не только телевизионная женщина мало что поняла, но и я тоже. И уж что я там напереводила, знает один бог.
Но это все было значительно позже. А тогда снова всплыло на поверхность мое киношное образование и на годы решило мою судьбу.
Приехал из Америки в Израиль кинорежиссер-голландец, призер Каннского фестиваля за документальный фильм «Небо над Голландией». Приехал, чтобы снять фильм на модную тогда тему: евреи из Советского Союза, переселяющиеся в Израиль. Он не знал, разумеется, ни русского, ни иврита, мало что знал и об Израиле, и о Советском Союзе. Знал он об Израиле мало, но оказался горячим сионистом. Вообще считал создание государства Израиль одним из пяти самых значительных событий ХХ века (четыре других: Первая мировая война, русская революция, Катастрофа и высадка людей на Луну). В нем самом не было ни капли еврейской крови, а был китайско-норвежско-ирландско-голландский коктейль.
Этому человеку и дали в помощники испытанного киноспециалиста, к тому же с языками, – меня.
С этого момента моя кинокарьера началась заново. Режиссер был уже немолод, талантлив и опытен, но попытки общения с экс-советскими людьми приводили его в некоторое остолбенение. А ведь он снимал по всему свету – и в Африке, и в Китае, и в Испании, и в своей Голландии… «Особенные, особенные люди, – говорил он задумчиво, – таких я еще не встречал».
И тут – не буду скромничать – я сыграла решающую роль. В работе над этим фильмом я занималась всеми подготовительными и организационными делами: подыскивала интересные ситуации и персонажей, договаривалась, где, когда и что, объясняла людям, зачем и для чего их снимают. Многие относились к предложению сняться для кино подозрительно: и зачем это надо? Я объясняла, что вот люди в Америке увидят, как вам тяжело, проникнутся и дадут денег. Этот довод действовал. Говорить приходилось сразу на трех языках. А в конце, когда фильм был смонтирован, я же написала к нему дикторский текст – по-английски!
За время работы я похудела на четыре килограмма, чем была очень довольна.
Съемочный период сильно растянулся, режиссер уезжал на месяц в Штаты в связи с другим фильмом. Я за это время подыскала ему еще несколько любопытных сюжетов, затем посопровождала очередного гостя, американского писателя.