Быть дворянкой. Жизнь высшего светского общества

Зато Лёля часто ездила с большими в театр, чему я очень завидовала. Слушая рассказы Нади и Лёли, их бесконечные беседы и смех над виденным и слышанным в театре, мне казалось, что там должно быть чудо как весело! Бабочка и мама уверяли меня, что я там ничего не пойму и соскучусь; но я не верила и упросила один раз, чтобы меня взяли.

Я очень горько разочаровалась в своих ожиданиях!

Во-первых, мне показалась очень тесной и неловкой крошечная комнатка без передней стены, где нам пришлось сидеть в ожидании, когда подымут занавес, расписанный цветами, за которым должны были открыться все чудеса, забавлявшие столько сестру. Во-вторых, я ровно никаких чудес не увидала…

– Когда же начнется? Когда подымут занавес? – приставала я ко всем.

– Сейчас. Не надоедай! – отвечали мне. – Слушай музыку.

Но мне было совсем невесело слушать музыку. Я принялась смотреть вниз, где сидело очень много мужчин, и раскланивалась со знакомыми, усердно кивая им головой; но никто не обращал внимания и не отвечал на мои поклоны, что меня очень обижало…

Наконец занавес поднялся, и я жадно обратилась к сцене.

Там был лес, но не настоящий, а очень гадко сделанный. Впереди, на деревяшке, сидел какой-то господин в черной коленкоровой тальме и широкой черной шляпе с огромными полями и о чем-то самому себе рассказывал… Я слушала внимательно – но ничего не понимала. Мне очень хотелось спросить маму, что это за сумасшедший – сам с собой разговаривает?.. Но я не посмела.

Вдруг к нему подошел какой-то другой господин в красном бурнусе и, хлопнув его по плечу, спросил:

– Старик! Скажи мне: что такое жисть?

– А это что же такое – жисть? – шепотом спросила я, глядя на всех в недоумении.

Мама с тетей Катей переглянулись, улыбаясь.

– Жизнь, – отвечала мама. – Ну, вот ты живешь, я живу! А когда умрем – жизнь наша кончится.

– Я это знаю!.. А зачем же он говорит: жисть? Это другое совсем слово…

– Нет, не другое! – засмеялись опять тетя с мамой. – Что же с ним делать, что он так дурно говорит!

– Ах! Верка, не мешай! Дай слушать, – сказала Надя.

– Вот, я так и знала, что она только будет мешать! – капризным голосом прибавила Лёля.

Я замолчала и стала опять слушать, стараясь понять, в чем дело. Но уж далеко не с таким интересом.

На сцену пришло еще много народу, все громко кричали, спорили… Но я все-таки разобрать ничего не могла и с горя опять начала рассматривать знакомых в ложах и партере. Мне очень было скучно, я поминутно зевала и наконец сказала:

– Я устала!

– Садись ко мне на колени, – предложила мама.

– Нет, нет, Леночка! Ты устанешь, – сказала тетя Катя, – дай я ее возьму.

– Не надо… Я лучше там сяду! – указала я в угол ложи, возле двери.

– Да там ведь ничего не видно!

– Ничего! Мне надоело смотреть… Глазам больно от этого света.

Меня пустили. Я уселась на пол и начала рассматривать раёк.

– Лёля, а, Лёля! – вдруг вскричала я в удивлении. – Посмотри! Там наверху, под потолком, наш Яков сидит!

Это мне казалось крайне удивительно и забавно, что я увидала там нашего дворецкого. Но Лёля и даже сама мама обернулись ко мне, сердито говоря, что нельзя говорить так громко в театре.

Кончилось тем, что я заснула, и меня отправили домой, завернув в мамину шубу, с этим самым дворецким Яковом, которому я помешала таким образом видеть второе действие этой трагедии или драмы.

Больше уж я никогда не просилась в театр и очень долгое время была убеждена, что там никогда ничего другого не бывает, а все только господин в красном плаще спрашивает другого, в черной тальме: «Старик! Скажи мне, что такое жисть?..»

На тети Катины именины у нас было очень много гостей, играла музыка и танцевали. В первый раз в жизни видела я бал и ужасно радовалась, что мне позволили сидеть до двенадцати часов. Мне только ужасно не нравилось, когда мужчины схватывали меня и высоко кружили, уверяя, что со мною танцуют.

– Пустите, – сердито вывертывалась я, – не хочу!

– Отчего не хочешь, Верочка? Пойдем танцевать.

– Что это за танцы? Разве так танцуют?

– Чем же это не танцы? – смеясь отвечали мне. – Как же иначе танцевать?

– Танцуют ногами! – сердито отвечала я. – А я до полу не достаю, когда вы меня на воздухе кружите.

– Какая сердитая, – смеялись вокруг меня.

А наш доктор Троицкий – не тот француз, которого мы не любили, а другой, русский и очень добрый, начал уговаривать меня протанцевать с ним галоп по-настоящему, но я не захотела.

Зато Лёля весь вечер без устали танцевала и очень рассердилась, когда я этому выразила удивление.

– Вот дура! – вскричала она. – Точно я маленькая!.. Мне одиннадцатый год, и я такая большая ростом!

– Где же одиннадцатый?.. Тебе еще и десяти нет!

– Не все равно? Через три месяца мне пойдет одиннадцатый!.. Ты бы послушала, как я разговариваю с большими, как мне весело со своими кавалерами. Вон, князь Сергей говорит, что со мной гораздо веселей танцевать, чем со взрослыми барышнями…

– Ох, уж ты, хвастунья, – перебила я.

– Глупая! – выбранилась она опять. – Да ты бы послушала, что все мне говорят: что я такая умная и забавная! Вот, вот уж за мной и идут!