Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества

Ни отчаяния, ни стыдаНи теперь, ни потом, ни тогда.…И какое кромешное варевоПоднесла нам январская тьма?И какое незримое заревоНас до света сводило с ума?

…Непоправимые словаЯ слушала в тот вечер звездный,И закружилась голова,Как над пылающею бездной.…Ты выдумал меня. Такой на свете нет,

Такой на свете быть не может.Ни врач не исцелит, ни утолит поэт, —Тень призрака тебя и день и ночь тревожит.Мы встретились с тобой в невероятный год,Когда уже иссякли мира силы,Все было в трауре, все никло от невзгод,И были свежи лишь могилы.

АА называет Исайю Энеем – прозрачный намек на его кратковременный роман с Дидоной – и предсказывает, что эту ленинградскую ночь «любовью бессмертной назовут». Пусть никого не смущает ни возраст АА (56), ни возрастная разнота между ними. Оба родились в июне: Анна в 1889-м, а Исайя – в 1909-м. 20 лет разницы! Ну и что?

Между АА и ее гипотетическим любовником Толей Найманом, одним из ахматовских сирот, официально ее соавтором по переводам и литературным секретарем, было 47 лет разницы, и ей ко времени их предполагаемого романа – за 70. Их романические отношения – секрет Полишинеля. Даже если сделать поправку на соперничество Бродского с Найманом из-за Ахматовой в искательстве ее дружбы и покровительства, именно Бродский мне первым сообщил, что Найман был ее последним любовником, когда мы с ним встретились на кампусе Колумбийского университета. Я, было, усомнился.

– А как еще объяснить ее любовь к нему? Не за стихи же!

Неоспоримый довод, ultima ratio.

Этот эпизод подробно описан мной в дневниковом эссе «Два Бродских».

Прошу прощения за трюизм, любви все возрасты покорны.

Однако физическая близость АА и Исайи Берлина – все-таки академический вопрос, хотя для меня она как раз без вопросов, пусть со свечой и не стоял. Инициатива, конечно, принадлежала ей, АА была жрица любви, любовников несметно, а к тому времени она изголодалась после долгих лет любовного простоя и сексуальной аскезы, а потому набросилась на Исайю, как с голодного края, и к обоюдному удовольствию вые*ла потрясенного британского гражданина русско-еврейского происхождения.

Куда более интересны причины и последствия их ночной встречи.

Сама предыстория этой встречи поразительна. Приехав из Москвы в город своего детства, Исайя Берлин зашел в «Лавку писателей» на углу Невского и Фонтанки, где разговорился с одним критиком (не я – по малолетству!) и спросил о судьбе ленинградских писателей. Критик переспросил, кто именно британца интересует: Зощенко? Ахматова?

– Неужели Ахматова еще жива? – удивился будущий сэр, которому она казалась фигурой из далекого прошлого.

– Ну, разумеется! И живет совсем рядом, – и, предварительно созвонившись, будущий блоковед Александр Николаевич Орлов повел Исайю в Фонтанный дом, бывший когда-то дворцом Шереметьева. Так Исайя Берлин оказался в скудно обставленной комнате, где над камином висел рисованный портрет молодой Ахматовой работы Амедео Модильяни, с которым у АА был роман в Париже. Разительный контраст с величественной седой дамой, которая милостиво соблаговолила принять британского гражданина русского происхождения. Исайя Берлин поклонился ей, как королеве.

Дело было днем, собеседники вели неспешный светский разговор обо всем и ни о чем, пока вдруг со двора не раздался истошный крик:

«Исайя! Исайя!» Заморский гость решил, что ослышался. Но, выглянув во двор, увидел внизу своего оксфордского однокашника, сильно подвыпившего Рандольфа Черчилля, сына Уинстона Черчилля. Исайя в ужасе сбежал вниз и с трудом выпроводил пьяного дружка. Перезвонил из «Лавки писателей» Ахматовой, принес извинения и спросил, может ли снова прийти к ней.

– Сегодня вечером, в девять.

Что здесь важно пояснить. Если за Исайей Берлином, возможно, и не было еще слежки, хотя кто знает, то за сыном самого Черчилля уж точно была. Это именно он притащил за собой свой хвост, своего «следопыта» в Фонтанный дом – с его невольной наводки начиная с ночной встречи с Исайей Берлиным, Ахматова оказалась под колпаком, а дальше уже все завертелось по известному сценарию. Ждановскому постановлению ЦК предшествовали слухи, один диче другого. Будто бы Уинстон Черчилль, большой поклонник поэзии АА, через своего сына и Исайю Берлина, агента Интеллидженс сервис под статусным прикрытием Второго секретаря Британского посольства, хотел убедить Ахматову покинуть Россию и даже выслал за ней личный самолет для доставки в Лондон.