Быть Корелли

— Обычным шлюхам достаточно денег. Эта же начала сбивать тебя с толку. Ей не место в семье Корелли.

Алессандро вдруг понял, что вся его жизнь это взмах руки, щелчок пальцев отца, а жизнь Изабеллы не считалась чем-то важным в принципе, инструментом для манипулирования — самое большее. Этим самым лёгким взмахом руки он мог приказать убить её. Только сейчас Алессандро осознал, как она дорога ему — после звонка её охранника им овладел гнев, после разговора с Фалани — ужас, и этот ядовитый коктейль терзал его, вынуждая сжимать кулаки до красных следов от ногтей. Вся его жизнь вдруг вывернулась подлой изнанкой. Ему хотелось швырнуть дорогую китайскую вазу в ближайшую стену, сорвать со стены подлинник за восемь миллионов и разбить к чертям собачьим раму, разорвать ветхий холст на мелкие куски. Ему хотелось поджечь этот проклятый дом и после любоваться тем, как пламя пылает до небес. Руссо знал всё, он сунул свой нос везде. Он устроил его брак с Габриэле, лишив его выбора, заставил совершить братоубийство, убрал из его жизни Изабеллу… Чёрт, где же она?! Что с ней сделали?

— Это не твоё дело. Моя жизнь и моя женщина тебя не касаются!

Кресло с тихим урчанием двигателя отъехало в сторону, Руссо подобрался ближе к сыну, взялся за прислоненный к креслу костыль. Оперевшись на него, с трудом — Алек не стал ему помогать — встал. Руссо Корелли не собирался сдыхать. Ремиссия. Да, чёрт возьми, ремиссия — Фалани что-то говорил об этом вскользь — жаль, она не коснулась усохших мозгов и каменного сердца. Алессандро, словно в замедленной съёмке, наблюдал, как эта проклятая мумия приближалась к нему, как его тёмные, непроницаемые, злые глаза шарили по его лицу, и руки, сухие и коряжистые, словно птичьи лапы, сжимались в кулаки и разжимались, будто бы примеряясь, по какой щеке лучше ударить.

— Пока я жив, всё, что касается семьи — моё дело! Ты слюнтяй и растяпа! Ты не смог уследить за женой, за фирмой, за репутацией, ты позволил проститутке сесть тебе на голову, и говоришь, это не моё дело!? Я возлагал на тебя слишком много надежд, Алессандро. Ты не оправдал ни единой!

— Да плевать я хотел, — наклонившись к нему, процедил сквозь зубы Алек. Тихо, смакуя каждое слово. Наслаждаясь тем, как ярость, словно пламя, облизывала каждую его кость. Эта ярость придавала ему сил. Придавала смелости для сопротивления. С каким удовольствием Алек наблюдал, как изменилось лицо отца после его слов: мелко затряслись мускулы, сухие бледные губы поджались в тонкую ниточку, а глаза сузились и словно засели глубже. Алек вывел его из себя — Руссо не выносил неподчинения.

— Тогда иди и выстрели себе в висок, сукин ты сын!

Его рот брызнул смердящей старческой слюной. Алек с омерзением вытер подбородок тыльной стороной ладони. Казалось, вместе со слюной из старшего Корелли вырвалась гниль, которая бродила и бултыхалась в нём все эти годы. Та гниль, которую Алессандро старался не замечать. Которую принимал за благо. С глаз спала пелена — теперь Алессандро понимал, как сильно ненавидит его.

— Что ты за чудовище. Откуда ты только взялся…

— Придержи язык. Иначе я вышвырну тебя отсюда и оставлю без цента в кармане. Тебе и вполовину не пришлось испытать того, что пришлось мне и не тебе судить меня…

Он поднял было руку, но Алек сделал шаг в сторону. Руссо оступился, завалился вперёд, Алек подставил ему руки, почувствовал, как лёгкое, высохшее тело повисло на нём, а лицо уткнулось в грудь. Отец оказался так слаб — не смог высвободиться, когда Алек с силой прижал его лицо к своей груди. Где-то там, на границе сознания, Алессандро понимал, что отцу не хватает воздуха. Понимал, но отпускать не спешил. И руки сами собой давили сильнее.

— Отец, я любил тебя, несмотря на все, что ты творил со всеми нами, — произнёс Алек свистящим шёпотом ему на ухо, едва проталкивая звуки сквозь сжатое спазмом горло. Алеку казалось, что ему тоже нечем дышать. — Но хватит. Хватит царствовать.

Это было похоже на объятие. Последнее объятие отца и сына, и от осознания этого Алека охватывал ужас. Страшно. Страшно остановиться и страшно продолжать. Остановиться, значит, подписать самому себе смертный приговор, ведь Руссо уже понял, что творится — он бил Алека слабыми кулаками по рукам и спине, вопил ему в пиджак, обильно смачивая горячей слюной. Продолжить и стать не только убийцей жены и брата, но и собственного отца. Дона Семьи Корелли. Что с ним после этого будет? А что будет? А что бывает с теми, кто свергает засидевшихся правителей? Они сами занимают трон…

Острый запах мочи ударил в нос, Алек рефлекторно дёрнулся, спасая ботинки из разливающейся по паркету лужи. Руссо в его руках затих, и от осознания неотвратимости произошедшего Алессандро сдавленно вскрикнул и ослабил хватку. Тело Руссо Корелли безмолвной куклой свалилось на пол. Запрокинутая голова, раскрытый рот, распахнутые в ужасе глаза — всё, что осталось от грозного главы клана. У Алессандро затряслись руки, живот свело судорогой, а из глотки вырвался истерический смех.