Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

Ну да, самиздат тщеславия, в том числе для самого себя, но им, однако, чрезмерное эго Игоря Ефимова не ограничивается. Чтобы воздвигнуть самому себе «рукотворный» памятник под стать этому непомерному, уязвленному и ненасытному эго и при такой писательской гигантомании, необходим сообразный пьедестал. В качестве оного внаглую был использован Довлатов, который подходил не только своим огромным ростом (1 м 96 см), но и своей изрядной славой. Единственный и последний шанс закрепиться в русской литературе. Хотя бы в качестве сноски к ее основному корпусу.

Хотя довлатоведение далеко не единственное поприще многостаночной деятельности этого литератора, но именно здесь он обрел наконец некоторую, пусть и скандальную, известность, правда, за счет Довлатова — таков был расчет этого человека с заурядной фамилией и усредненным талантом. Если он кому теперь и известен в узких и все больше сужающихся, что шагреневая кожа, литературных кругах, то исключительно как корреспондент Довлатова, хотя, понятно, читатель листает этот эпистолярий (не читать же его насквозь!), опуская деловые, меркантильные, сухие, скучные — в лучшем случае жалобные, кляузные, сквалыжные — цидули Ефимова, который уступает Довлатову в «письменном» мастерстве в той же мере, что и в прозаическом даре: никакого сравнения! Тем не менее находятся авторы — опять-таки из зависимых от Ефимова-издателя, — которые этот том называют «романом Ефимова». (Белла Езерская, которая выпустила в «Эрмитаже» на свои деньги две книги интервью.)

Помимо прочего, ввиду текстологических подделок, эту переписку следует считать псевдодокументом, то есть фальшаком, если называть вещи своими именами. Я уже говорил о том, как мы с Леной Довлатовой страница за страницей сравнивали изданную Ефимовым переписку с реальными письмами в Сережином архиве, аккуратно разложенными хронологически. Некоторые письма опущены вовсе, а другие отцензурированы Ефимовым в «правильном направлении». Впрочем, он сам в этом признается, ссылаясь на то, что отсутствующие письма в архиве не сохранились. В ефимовском — может быть, хотя точно не знаю, зато в довлатовском они есть!

Что же касается ефимовской цензуры, то вот признание доморощенного цензора:

«Купюры же, безусловно, сделаны мною… и все они подчинены одной цели: не дать прорваться в книгу неправде про живых людей, порой и обидной правде, а иногда — прямой клевете, на которую Довлатов в художественном азарте был вполне способен. (Мне ли не знать, коли я сам стал жертвой этой его страсти?)»

К сожалению, это игра в порядочность и благородство. Потому как Ефимов весьма выборочно охраняет живых людей от обидной правды либо неправды. Включая самого себя. А «обиженных» после выхода этой переписки — несчитано. И не только в довлатовских письмах — пусть не брешет! — но и в ефимовских. Того же Гришу Поляка, издателя, архивиста, энтузиаста и бессребреника, каких поискать, самого близкого и самого преданного друга Лены, Сережи и Норы Сергеевны Довлатовых, мало того что обжуленного Ефимовым, так еще ошельмованного и оклеветанного им! А вот несколько опубликованных Ефимовым обидных довлатовских характеристик — наугад:

Вайль & Генис — бандиты и алкаши;

Соломон Волков — повредился в рассудке;

Александр Глезер — взбесившаяся мандавошка;

Эдуард Лимонов — жалкий, тихий и совершенно ничтожный;

Владимир Максимов — интриган и баба;

Андрей Седых — негодяй и крупный уголовный преступник;

Андрей Синявский — проклятый юдофил;

Людмила Штерн — опасна.

Выписываю не из самой книги, а из остроумной рецензии на нее Александра Гранта в «Новом русском слове». «Креста на вас нет, Игорь Маркович!» — не выдерживает этот классный русско-американский журналист и с удивлением вдруг замечает, что «блистательный и безжалостный юмор Довлатова как-то обошел стороной самого Ефимова», который, наоборот, в письмах, обращенных к нему, представлен сугубо положительно. И это — несмотря на полный разрыв с ним всех отношений. Понятным теперь становится казавшееся загадочным грозное предупреждение — скорее даже, заклятие — Игоря Ефимова не печатать выброшенные им места из писем Довлатова:

«Поэтому очень прошу: если даже Г. передаст вам фотокопии писем, с которых делался набор, ни в коем случае вычеркнутые мною куски не восстанавливать».

Вот какой страх и ужас испытывал — и, судя по его мемуарам, продолжает испытывать — Игорь Ефимов перед Сергеем Довлатовым! Мог бы, да нет, не стану умножать число «обиженных», восстанавливая опущенные Ефимовым имена.