Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

Прием, надо сказать, низкопробный и убыточный, неизбежно бумеранговый, и это знает любой мало-мальски опытный писатель. Торжествующий над своим героем автор вызывает у читателя обратную реакцию, и тот ставит под сомнение авторское самохвальство. Но многоопытный и когда-то умелый писатель Попов, в запале ненависти и огульного отрицания, уже не различает, что такое хорошо и что такое плохо в писательской технике. Все средства хороши для его задачи.

Попытаемся уяснить, чтобы понять его ярость, с кем он сражается, кого так запальчиво клеймит. Не с тем же Серегой, которого мало знал, не интересовался вовсе, никогда не держал за соперника, а токмо за неудачника. Нет, перед ним был все тот же «никчемный увалень» Довлатов, но с солидным довеском будущего, где он умудрился каким-то хитрым, ловким способом (Попов вычисляет — каким именно?) взлететь на олимп и добыть небывалую славу. Вот этого воображаемого, но четко различимого в воспаленном мозгу Довлатова, преуспевшего «больше всех нас», Попов ненавидит, презирает и сокрушает. Точнее: сводит с покойником личные счеты.

Книжка очень ругачая. Я говорю не о критическом отношении автора к герою, а о прямой ругани, брани, которая вдруг — ни с того ни с сего — появляется в тексте, так серчает Попов на своего безответного героя. Мало того что он упорно называет «ладного молодца» «увальнем» или «разгильдяем». Хуже (читать тяжело), когда прорывается его активная злоба: «…какой-то двоечник, вылетевший из университета, отслужит в армии, потом вернется, вытащит из драного рюкзака свой „дембельский альбом“ и что-то промямлит! Неужто он в своей глуши не соображает, что здесь, на олимпе, это не интересно уже никому?» Это о «бедном Сереге», застрявшем в армии, но уже набросавшем там вчерне «Зону» — рукопись, которая почему-то (потом я узнала — почему) неизменно вызывает бурное негодование Попова.

Усиливая «отчаянное положение» этого Сереги, мечтающего приникнуть к официальной, то есть печатной литературе, автор подмахивает ему всяческие творческие тупики, провалы и неудачи. И, подлаживаясь под Довлатова, бурно реагирует на них. Здесь мы видим фальшак в действии.

В армии Сергей балуется стишками, очень даже неплохими, не придавая им особого значения. Придавал — прозе, и начинал уже с опаской подбираться к ней. Но вот Попов переживает за Сергея его первую творческую неудачу: «Крепким ударом для него стал негативный отзыв о его стихах „тетки Мары“. К ее замечаниям внимательно относились многие знаменитости, включая маститого и самоуверенного Алексея Толстого… И вот — разгромный ее отзыв о стихах племянника Сергея. Не оценила ни его образов, ни юмора, ни рифм. Так куда ж податься бедному Сергею, если родная тетка, к тому же прямо причастная к созданию литературной жизни в родном городе, не слышит его?.. Да, долго еще Довлатову искать свое, неповторимое!»

Неожиданно Довлатову крупно повезло — его рассказ опубликован в популярнейшем юмористическом журнале «Крокодил», это одна из первых довлатовских публикаций. Успех несомненный, и Сережа какое-то время скромно торжествовал. Но завидущий Попов (его гротески ни разу не пришлись «Крокодилу») сумел обратить успех в позорный провал. Придравшись к скандалу, часто сопровождавшему шуточные публикации в «Крокодиле», он ужасается за Довлатова: его Серега «был напуган и даже ошеломлен… вдруг сразу такой удар! Что же делать? Попытка прильнуть к армянским… истокам… обернулась провалом!» Что же делать?

Таких ложных безнадежностей с непременным довлатовским воем «Что же делать?» и тупиков (особенно тупиков: «Да, он снова оказался в тупике. Но то был самый лучший тупик. Он многое ему дал») Попов подкинул нашему герою немало. Но особенно часто — на уровне повседневности — Серега у Попова «впадает в отчаяние». Раз пятнадцать, не меньше. Обычно — от сознания своего писательского ничтожества. Именно на это напирает по всей своей книжке Попов: Серега не тянет, слабоват, несостоятелен, прямо безнадежен. Вот образчик ужасания Попова за Довлатова: «Самое ужасное, что он ощутил, оглядевшись в литературном мире, — что „Зону“… наверняка не напечатают… И не из-за безнадежности — безнадежен пока что он. И именно это, а не „совиные крыла“ реакции, на которые привычно все валят, повергало Довлатова в отчаяние».

Однако, помимо субъективных комментариев, автору биографии «замечательного человека», как, впрочем, и любому биографу, необходимо в первую очередь представить реальную событийность, неподдельную фактичность жизни — писательской и личной — своего героя. И тут уже Попову, а не «бедному Сереге» надо бы прийти в отчаяние — его «довлатовские» закрома пусты.