Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии

Подобным образом стыд — это только первоначальное чувство иметь свое бытие вне как включенное в другое бытие и в качестве такового без всякой защиты, освещенное абсолютным светом, исходящим из чистого субъекта; это сознание быть бесповоротно тем, чем я был всегда: «в неопределенности», то есть в форме «еще-не» или «уже-больше-не». Чистый стыд не является чувством быть таким-то или таким-то заслуживающим порицания объектом, но вообще быть каким-то объектом, то есть признать себя в этом деградированном бытии зависящим и застывшим, каким я есть для Другого. Стыд является чувством первородного греха не оттого, что я совершил такой-то и такой-то проступок, не просто потому, что я «опущен» в мир, в среду вещей и что мне нужно опосредование Другого, чтобы быть тем, чем я являюсь; стыдливость и в особенности опасение быть застигнутым в обнаженном виде являются только символической спецификацией первоначального стыда; тело здесь символизирует нашу беззащитную объектность. Одеться — значит скрыть свою объектность, отстаивать свое право видеть, не будучи увиденным, то есть быть чистым субъектом. Отсюда библейский символ падения после первородного греха; именно это определяет, что Адам и Ева «узнают, что они нагие». Реакция на стыд будет состоять как раз в том, чтобы постигнуть в качестве объекта того, кто постигает

мою собственную объектность. В самом деле, в то время как Другой появляется для меня как объект, его субъективность становится простым свойством объекта, которого имеют в виду. Она деградирует и определяется как «совокупность объективных свойств, которые ускользают от меня в принципе». Другой-объект «имеет» субъективность подобно тому, как этот пустой ящик имеет «внутренность». И посредством этого я себя восстанавливаю

, так как я не могу быть объектом для объекта. Я вовсе не отрицаю, что Другой находится в связи со мной «внутри себя», но сознание, которое он имеет обо мне, будучи сознанием-объекта, появляется для меня как чистая бездействующая «внутренность»; оно оказывается свойством среди других свойств этой «внутренности», нечто сравнимое с чувствительной фотопластинкой, вставленной в фотоаппарат. Поскольку я произвожу то, что есть Другой, я понимаю себя в качестве свободного источника знания, которое Другой имеет обо мне, и Другой появляется передо мной затронутым в своем бытии этим знанием, которое он имеет о моем бытии, раз я воздействовал на характер Другого. Это знание приобретает тогда

субъективный характер с новым смыслом «относительного», то есть оно остается в субъект-объекте как относительное качество в бытии-другого, на которого я воздействовал. Оно больше меня не касается; оно есть образ меня в нем

. Таким образом, субъективность деградирует во внутренность, свободное сознание — в чистое отсутствие позиций, возможности — в свойства и знание, которым Другой меня затрагивает в моем бытии, в чистый образ меня в «сознании» Другого. Стыд вызывает реакцию, которая его превосходит и устраняет, поскольку она включает в себя скрытое и нетематизированное понимание возможности-быть-объектом субъекту, для которого я есть объект. И это скрытое понимание есть не что иное, как сознание моего «бытия-самого-себя», то есть моей усиленной самости. В самом деле, в структуре, которую выражает формула «Мне стыдно за себя», стыд предполагает меня-объекта для другого, а также самость, которая пристыжена и которая несовершенно выражается словом «Мне» из этой формулы. Таким образом, стыд есть единое понимание из трех измерений: «Мне стыдно за себя перед Другим».