Бывайте!

Водитель, действительно, вышел из здания автовокзала и направился к автобусу. Юрий Георгиевич запел:

– Когда б имел златые горы

и реки, полные вина.

Водитель сел за руль и объявил:

– Всё, дед, выходи.

Но в ответ звучала лишь песня:

– Всё отдал бы за ласки, взоры,

чтоб ты владела мной одна.

Всё отдал бы за ласки, взоры,

чтоб ты владела мной одна.

Водитель сказал громче и настойчивее:

– Всё, дед, ехать надо, выходи.

Но разве мог в такую минуту Юрий Григорьевич прервать песню и выйти? Ведь перед ним сидела публика, ровными рядами, как в креслах сельского клуба. Ведь он снова был на сцене и своей песней доказывал директору, Алексееву, самому себе и всему миру, что он всё ещё артист, да ещё какой! Он был полон решимости во что бы то ни стало допеть песню до конца – и непременно все куплеты.

– Не упрекай ты справедливо,

скажи всю правду ты отцу,

– пел он, упоённый своим триумфом.

Но водитель автобуса тоже был не робким и уже начал раздражаться.

– Я что-то не ясно сказал? – начал он грубо. – Я уезжаю, выходи.

– Тогда свободно и счастливо

с молитвой мы пойдём к венцу,

– последовал музыкальный ответ.

Юрий Григорьевич делал вид, что вовсе не замечает никого вокруг, погрузившись в исполнение песни.

«Песня то длинная, – думал он. – И хорошо, что я знаю так много куплетов, ведь чем длиннее песня, тем громче аплодисменты».

Но следующие несколько куплетов не были услышаны никем, потому, что водитель постоянно перебивал, выкрикивая про опоздание по графику и снег на трассе. В ответ все следующие призывы покинуть автобус также не были услышаны.

Настроение водителя ухудшалось стремительно, и он уже перешёл на нецензурную брань.

В «партере» автобуса сидела дама интеллигентного вида, которой, видимо, не хотелось слушать грубости, и она тоже принялась уговаривать гармониста покинуть автобус. К ней присоединились и некоторые другие пассажиры даже с галёрки. Вдобавок ко всему сзади к автобусу подъехал другой автобус, который должен был стать на том же перроне, и начал сигналить, требуя уступить ему место. И, конечно, рупор на здании автовокзала приказывал водителю освободить стоянку. А гармонист продолжал петь, водитель ругаться, но от этого шума ничего не менялось, только проснулся огромный мужик в тельняшке, спавший всё это время сном ребёнка. И тут в ход пошли угрозы.

– Выходи, а то я тебя выброшу! – заревел водитель.

– Я тебя сейчас сам выброшу, – вмешался мужик в тельняшке, не понимавший пока, в чём дело. – Оставь старика, может, он ветеран.

Водитель понял, что с этим пассажиром лучше не ссориться, и стал оправдываться:

– Да мы по графику опаздываем, а там ещё и снег на трассе.

Но мужик в тельняшке не стал вникать в детали и выдал своё решение:

– Пой, отец, никого не слушай.

Тут уже не выдержала интеллигентная дама.

– Да что же это такое! – стала она возмущаться во весь голос. – Мы сегодня вообще никуда не уедем? И так плетёмся еле-еле, а нам ещё полпути.

Её поддержали пассажиры, в автобусе поднялся шум, но мужик в тельняшке не сдавался.

– Пусть поёт, душевно, уважаю, – чеканил он свои аргументы.

И Юрий Григорьевич пел, закрыв глаза от восторга.

– Отец не понял моей муки

жестокий сердцу дал отказ

.

Примерно в середине салона автобуса сидел человек в чёрном пальто и чёрной шляпе со скрипичным футляром в руках. Он всё время молчал, но теперь произнёс.

– Граждане, давайте скинемся, дадим ему денег, он оставит нас в покое, и мы продолжим путешествие.

Интеллигентного вида дама подхватила инициативу.

– И правда, давайте скинемся, заодно доброе дело сделаем человеку.

С ней согласились другие, полезли за кошельками и по карманам. Но водитель уже не мог терпеть.

– Да мне ехать надо, полиция! – заорал он, покраснев от возмущения.

Стоявший сзади автобус продолжал сигналить и моргать фарами. А Юрий Григорьевич пел, аккомпанируя себе только одной рукой. Во второй руке теперь он держал кепку и медленно шел по салону. Честно говоря, заходя в автобус, он и не думал о деньгах, так как денежные вопросы всегда интересовали его в последнюю очередь. И даже теперь, когда пассажиры сыпали монеты и клали мелкие купюры в его кепку, он принял это как желание публики. Как часть некоего представления. Быть может, он принял это как аплодисменты и оттого расплылся в улыбке торжества.

Подойдя к человеку со скрипкой, Юрий Григорьевич будто пригласил его поучаствовать в этом представлении и поинтересовался.

– Коллега, подашь заслуженному работнику культуры?

– Как же я тебе подам? – равнодушно ответил скрипач. – Ты же в аккомпанементе ошибки допускаешь, доминанту с субдоминантой путаешь.

Юрий Григорьевич аккуратно надел кепку с деньгами на голову и направился к выходу. Это обрадовало водителя, и он злорадствовал.

– Ну что, закончились твои куплеты?