Бывшая Ленина

Лена знала, что обидки и задавленные хотелки копятся, взаимно возгоняясь, и расхожее выражение про критическую массу тут требует примеров не из ядерной физики, а самых примитивных и банальных. Например, с любовной лодкой, которая, вопреки поэту, не разбивается о быт, а медленно увеличивает осадку из-за ненужного балласта, продолжая плыть, даже когда срез борта подчерпывает воду, – но очередной камушек, самый маленький, топит ее быстро и беспощадно.

Смерть свекрови была не маленьким камушком. Она даже Лене если не сломала хребет, то перебила какую-то важную жилу, без которой трудно ходить как раньше, жить как всегда, а иногда и просто дышать.

Лена слишком поздно сообразила, что муж воспринимает ее травму как неискреннее, если не показательное выступление, потому что так и не понял, кажется, кем стала Лиля Васильевна для Лены – стала прискорбно поздно и ужасно ненадолго, но спасибо и за то, что было, и проклятие тому, что было так недолго.

Уход Лили Васильевны оборвал семейную жизнь Митрофановых. Сперва в узком смысле. Митрофанов лежал трупом, ввалившимися глазами в потолок, и сам, конечно, ничего не предпринимал. Лена однажды не выдержала, проявила инициативу – Митрофанов мягко увернулся и ушел в душ. Лена ждала-ждала и уснула. Когда проснулась, муж уже собирался на работу.

Так и продолжалось – кроме тех случаев, когда Митрофанов засыпал на диване, формально засмотревшись сериалом. Теперь-то Лена подозревала, что сериал он если и смотрел, то не видел – телевизор для Митрофанова стал еще одной заслонкой от Лены. Она терпеть не могла всякие ужасы и фантастику, поэтому, видимо, Митрофанов включал «Ходячих мертвецов» или «Видоизмененный углерод» – и засыпал под них. Или просто лежал с полузакрытыми глазами, когда Лена приходила выключить впустую работающий телевизор. Митрофанов не двигался, так что Лена осторожно укрывала его одеялом и удалялась в спальню.

Не спать – лежать. Спать не получалось. Но это были ее проблемы.

Ее и остались.

Глава пятая

– Потому что дура, – объяснила Наташка. – В сорок лет жизнь только начинается.

– Как долго я тебя искала, – рассеянно процитировала Лена в ответ, – помним-помним.

– Чего помним-то? Ты нормальная баба, здоровая, симпампончик и, главное, свободная. Наконец-то. Ни от кого не зависишь, ни над кем не трясешься, готовить никому не надо, даже стирать, елки зеленые, – ну мечта же. Ребенок самостоятельный и не здесь, муж сбег – да и хрен с ним.

«Вот именно», – хотела сказать Лена, но шутить на эту тему она никогда не любила. А теперь и не хотела. Наташка, к счастью, сама до шутки не додумалась и продолжила сольную арию, кидая петли в самые разные стороны. Про экологичность спутников жизни она уже порассуждала, железно обосновав целесообразность расставания с таким токсичным мужчиной, как Митрофанов: «Блин, Ленк, ты бы сразу рассказала, какой он, я бы тебе давно все объяснила: с такими нельзя ни спать, ни под одной крышей находиться, особенно в условиях Чупова: химическая токсичность в сочетании с социальной просто выжигают женщину!» Затем Наташка перешла к амоку у интровертов, сублимации и канализации напряжения, но Лена не слушала, а Карина принялась громко возмущаться ерундой, которой забита башка у молодежи, – Карина была старше Наташки на полтора года и на пять лет младше Лены, – Наташка радостно отвлеклась на свару, а к утешительной миссии вернулась с другой стороны:

– И вообще, давно уже нет разницы… Тебе сколько, тридцать девять? Сорок один, не одна ли малина – нет никакой разницы между сорок одним и тридцать одним, разве что тебе свободней: дети уже выросли и съехали, знай денег им подбрасываешь, если есть такая возможность, а живешь для себя. Качественно живешь, подчеркиваю! Ни старее особо, чем в тридцать один, при этом еще не баба-ягодка, ни в быту, ни в работе. Пять морщин, пучок седин, но их никто, кроме меня, не замечает, так что ерунда. Лет через семь, говорят, будет заметней – так их еще прожить надо. А так еще лет десять, если не пятнадцать, пока климакс не начнется. Живи свободной молодайкой, пей-гуляй, даже родить успеешь, если хочешь, а то и пару раз.

– Аб-бажаю рожать, – мрачно сказала Лена. – Вот так каждый день рожала бы и рожала.

– День рожденья каждый день, ага, – поддакнула Карина.

– Зато молодая мамка до самой пенсии, – напомнила Наташка.

– Если опять пенсионный возраст не поднимут, – сказала Лена. – Хотя десять лет – это до фига, конечно, это ж половина жизни моей Саши.

– Во-от, – протянула Наташка. – Терять такое нельзя. Человек создан для счастья.

– Вот и мыкается всю жизнь, – отрезала Карина. – Потому что не встречает того, для чего создан.

– Должен сам создавать, делов-то, – сказала Лена, сама себе не очень веря.