Бывшие люди

После этого он снял очки и медленно стал вытирать их стёкла вынутым из кармана платком. Вавилов смотрел на него с тоской в сердце и в то же время проникался почтением к нему. В спокойном лице молодого Пётунникова, в его серых, больших глазах, в широких скулах, во всей его коренастой фигуре было много силы, уверенной в себе и хорошо дисциплинированной умом. Вавилову нравилось и то, как Петунников говорил с ним: просто, с дружескими нотками в голосе, без всякого барства, как со своим братом, хотя Вавилов понимал, что он, солдат, не пара этому человеку. Рассматривая его, почти любуясь им, он не вытерпел и, ощутив в себе прилив горячего любопытства, на минуту заглушившего все остальные его ощущения, почтительно спросил Петунникова:

- Где изволили учиться?

- В технологическом институте. А что? - вскинул тот на него улыбавшиеся глаза.

- Ничего-с, это я так, - извините! - Солдат понурил голову и вдруг с восхищением, завистью и даже вдохновенно воскликнул: - Н-да! Вот оно, образование-то! Одно слово, - наука - свет! А наш брат, - как сова перед солнцем в этом свете... Эхма! Ваше благородие! Давайте кончим дело?

Он решительным жестом протянул руку Петунникову и сдавленно сказал:

- Ну - пятьсот?

- Не больше ста рублей, Егор Терентьевич, - как бы сожалея, что больше дать не может, пожал плечами Петунников, хлопая по волосатой руке солдата своей белой и крупной рукой.

Они скоро кончили, потому что солдат вдруг пошёл навстречу желанию Петунникова крупными скачками, а тот был непоколебимо твёрд. И, когда Вавилов получил сто рублей и подписал бумагу, - он ожесточённо бросил перо на стол и воскликнул:

- Ну, теперь остаётся мне с золотой ротой ведаться! Засмеют, застыдят они меня, дьяволы!

- А вы скажите им, что я заплатил вам всю сумму иска, - предложил Петунников, спокойно пуская изо рта тонкие струйки дыма и следя за ними.

- Да разве они этому поверят? Это тоже умные мошенники, не хуже...

Вавилов остановился вовремя, смущённый едва не сказанным сравнением, и с боязнью взглянул на купеческого сына. Тот курил, весь был поглощён этим занятием. Скоро он ушёл, пообещав на прощанье Вавилову разорить гнездо беспокойных людей. Вавилов смотрел вслед и вздыхал, ощущая сильное желание крикнуть что-нибудь злое и обидное в спину этого человека, твёрдыми шагами поднимавшегося в гору по дороге, изрытой ямами, засорённой мусором.

Вечером в харчевню явился ротмистр. Брови у него были сурово нахмурены и правая рука энергично стиснута в кулак. Вавилов виновато улыбался навстречу ему.

- Н-ну, достойный потомок Каина и Иуды, рассказывай...

- Порешили, - сказал Вавилов, вздохнув и опуская глаза.

- Не сомневаюсь. Сколько сребреников получил?

- Четыреста целковых...

- Наверно, врёшь... Но это мне же лучше. Без дальнейших слов, Егорка, десять процентов мне за открытие, четвертную учителю за написание прошения, ведро водки всем нам и приличное количество закуски. Деньги сейчас подай, водку и прочее к восьми часам.

Вавилов позеленел и широко открытыми глазами уставился на Кувалду:

- Это-с дудки! Это грабёж! Я не дам... Что вы, Аристид Фомич! Нет, уж это вы оставьте ваш аппетит до следующего праздника! Ишь вы как! Нет, я теперь имею возможность не бояться вас. Я теперь...

Кувалда взглянул на часы за стойкой.

- Даю тебе, Егорка, десять минут для твоего поганого разговора. Кончай в этот срок блудить языком и давай, что требую. Не дашь - сожру! Конец тебе кое-что продал? Ты в газете о краже у Басова читал? Понимаешь? Спрятать не успеешь ничего - помешаем. И сегодня же ночью... Понял?

- Аристид Фомич! За что? - взвыл отставной унтер.

- Без слов! Понял или нет?

Высокий, седой и внушительно нахмурившийся Кувалда говорил вполголоса, и его хриплый бас зловеще гудел в пустой харчевне. Вавилов всегда немножко боялся его, как бывшего военного и человека, которому нечего терять. Теперь же Кувалда явился перед ним в новом виде: он не говорил много и смешно, как всегда, а в том, что он говорил тоном командира, уверенного в повиновении, звучала нешуточная угроза. И Вавилов чувствовал, что ротмистр погубит его, если захочет, погубит с удовольствием. Нужно было покориться силе. Но с злым трепетом в сердце солдат ещё раз попробовал увернуться от кары. Он глубоко вздохнул и смиренно начал:

- Видно, верно сказано: сама себя баба бьёт, коли нечисто жнёт... Наврал я на себя вам, Аристид Фомич... хотел умнее показаться, чем я есть... Сто рублей я получил только...

- Дальше, - бросил ему Кувалда.

- А не четыреста, как сказал вам. Значит...

- Ничего не значит. Мне неизвестно, когда ты врал, давеча или теперь. Я получаю с тебя шестьдесят пять рублей. Это скромно... Ну?

- Эх, господи боже мой! Я вашему благородию всегда, сколько мог, оказывал внимания.

- Ну? Брось слова, Егорка, правнук Иуды!

- Извольте, - я дам... Только вас бог накажет за это.

- Молчать, ты, гнойный прыщ на земле! - гаркнул ротмистр, свирепо вращая глазами. - Я наказан богом... Он меня поставил в необходимость видеть тебя, говорить с тобой... Пришибу на месте, как муху!

Он потряс кулаком у носа Вавилова и скрипнул зубами, оскалив их.