Бывшие люди

В 1921 году графине Екатерине Шереметевой исполнилось семьдесят два года. Как и для многих русских, прошедшие четыре года были для нее годами тяжких испытаний. Муж умер, два зятя были казнены, трое из четырех сыновей, в том числе самый старший, Дмитрий, покинули с семьями страну, много родственников погибли в Гражданской войне, умерли от голода или болезней, просто пропали без вести.

Графиня жила в родовой усадьбе Остафьево, занимая комнаты в одном из флигелей вместе с сыном Павлом и его женой. Павел удивил семейство, женившись наконец на Прасковье Оболенской, дочери князя Василия Оболенского и княгини Марии (урожденной Долгорукой), тем не менее все были согласны, что они отличная пара. Павел жил в Остафьеве с 1918 года, став хранителем, а затем директором Музея быта в усадьбе; он проводил инвентаризации предметов искусства и антиквариата, писал путеводители по коллекциям и водил экскурсии. У Прасковьи не было разрешения проживать в Остафьеве даже в качестве жены Павла, но ему удалось выхлопотать, чтобы ее включили в штат сотрудников музея.

Обаяние Остафьева и великое прошлое усадьбы, воплощенное в графине, не оставляли равнодушными никого из посетителей. Весной 1921 года на денек приехала молодежь из Наугольного дома. «Был чудесный майский день, – писал Юрий Самарин, – в парке в своей старческой красоте величественная бабушка в лиловом платье с серебристой прической принимала нас, сидя в кресле под цветущей сиренью». 7 августа семья отмечала в Остафьеве последнее торжество – свадьбу Варвары Гудович и Владимира Оболенского, родственника Павла Оболенского. Сохранилась фотография: все большое семейство собралось за столом – Шереметевы, Сабуровы, Гудовичи, Оболенские, дальние родственники, друзья, местное духовенство. Все смотрят в камеру, пытаясь улыбаться, а на столе практически нет еды и напитков.

НЭП. Дворянка, продающая пальто

20 декабря 1921 года, в письме племяннице Лили, которая жила в Париже, Павел описал свою жизнь. Дела в Остафьеве были «не так плохи», с бабушкой все хорошо, она на ногах и ходит с помощью трости. Когда двое бывших шереметевских крестьян узнали, что она в Остафьеве, они стали приносить для нее свежие молоко и хлеб. Павел совершал поездки в Москву, чтобы проверить, как идут дела в Наугольном доме. Он рассказывал Лили, как мало комнат у них там осталось, как грязно и неприбрано в доме. В тот год Павла приняли в члены Всероссийского союза писателей – честь, сопровождавшаяся повышенным продуктовым пайком; теперь у них было вдоволь дров. В магазинах появились мясо и пшеничная мука, и хотя цены были непомерно высокими, там толпился народ.

Меня давно занимает вопрос, где лучше, у вас или здесь, для тех, кто должен личным трудом доставать средства к жизни. Судя по твоим письмам, у вас тоже несладко. Я всегда считал более правильным попытаться устроить жизнь на месте и думаю, что не ошибся. Трудно обо всем этом писать. Во всяком случае нас обоих (Павла и Прасковью. – Д. С.) никуда не тянет, но как хотелось бы поскорее дожить до человеческой жизни! Тихо движется, но движется.

Дворяне, которые остались, и те, которые уехали, уже говорили на разных языках, что неудивительно, так как их судьбы складывались по различным векторам, в различных мирах. Как дворяне-эмигранты могли понять тех, кто остался выживать в Советской России? Как могли представить себе их жизнь? Россия в мыслях изгнанников представлялась потерянной, но неизменной, такой, какой она уже давно не была.

Дмитрий, Ирина и их дети приехали в Европу с пустыми руками и с самого начала должны были бороться, чтобы свести концы с концами. В письме матери Дмитрий рассказывал, что семейство все свое время тратит на выращивание на небольшом огороде овощей – огурцов, укропа, редиски и свеклы. В первые годы Дмитрий с Ириной жили у его родителей с дочерью Ириной, ее мужем Георгием Менгденом и их маленькой дочкой. Ирина писала бабушке Шереметевой, что «поначалу было очень трудно и, честно говоря, просто ужасно». Им удалось вырастить нескольких кур и кроликов; Георгий занялся пчеловодством. Денег всегда не хватало – порой даже на пачку сигарет, но они научились довольствоваться малым.