Настроение было у него не блестящее. Суббота с воскресеньем кончились, однако он не чувствовал себя отдохнувшим. Опять не давала ему покоя утренняя тревога. И, не нравился этот вечер, убитый в пустых разговорах. ("А что там делать будем?" – спросил он у Маринки. "Ну, поболтаем", – ответила она). И не нравилось кислое вино, которым его угощали, – ни голове, ни сердцу, только в животе мяучит…
Словом, поводов было предостаточно. Однако он твёрдо решил не подавать виду. Что ж, Маринке теперь из-за его хандры ни к кому в гости не показаться?
Он только был молчаливей обычного. Вернее, просто не произнёс ни одного слова, пока они ждали на кухне чайника и потом выпили по чашечке крепкого на сон грядущий – такой уж был у них ритуал возвращения из гостей: там хорошо, а дома всё же лучше! И они любили его оба.
Зазвонил телефон. Бегом на цыпочках он бросился в прихожую: кого там ещё угораздило на ночь глядя! Успел поймать конец второго звонка – выхватил трубку, как из огня…
– Извините за поздний звонок. Попросите, пожалуйста, Лиду.
– Спит она…
– Извините… А вы не можете передать, что ей звонила Надя? Хорошо? Только обязательно передайте: звонила Надя!
– Хорошо, хорошо, передам, – сказал он совершенно уверенным взрослым голосом. Ему вдруг припомнилось Азовское – там у Лидки была какая-то Надя.
Он пошёл допивать свой чай. Маринка заговорила о чём-то завтрашнем. Неурочный звонок скоро вылетел из головы. И Лида так никогда и не узнала, что поздно вечером в день их ссоры Надя очень хотела поговорить с ней!
Глава 4
Когда мы познакомились с ними, было начало января, а теперь конец февраля. И конечно, с тех пор много… снегов улетело.
Много… И курьерских метелей, что проносятся мимо окон, и медленных снегопадов, что рождают тишину. И простоватой снежной крупы, что сыплется на мокрый асфальт, сыплется и тает. И тех легчайших морозных пушинок, что танцуют в синем воздухе, танцуют и никак не могут упасть.
Много снегов. И много зимы… А что было за это время с героями повести?
Николай Петрович Филиппов, который сам себя втихомолку любил называть немного странным для современного уха прозвищем Бывший Булка, так вот он эти месяцы собирал новый станок. А схема попалась не дай господи: сложная, капризная. Но ведь на то она и есть экспериментальная сборка. А не нравится, не можешь – иди на конвейер, крути одни и те же гайки!
Последние недели он частенько задерживался после смены. Возвращался домой по вечернему морозу, по скрипучему, визгливому снегу и думал про себя, что он устал как собака и голоден как чёрт. Однако он не злился на такую свою жизнь и не был раздражён, потому что станок всё же начинал клеиться мало-помалу. А за те вечерние часы, что он оставался в цеху, ему платили сверхурочные – вполне хорошие деньги. И когда Бывший Булка думал о сверхурочных, он всегда вспоминал свою Лиду, как он купит ей что-то или как они поедут снова на юг.
Лишь в свободные минуты, по воскресным дням, его одолевала уже знакомая ему тревога. Она подходила сзади и останавливалась за спиной. Бывший Булка сидел не оглядываясь, но знал, что когда-то должен будет оглянуться…
Лида провела эти два месяца… В школе довольно-таки беспечно. Третья четверть, как известно, огромна! Ну, а в день расплаты… Где-то у любимых учителей получить четвертную четвёрку, а где-то отделаться лёгкой тройкой. А где-то – о боже! – будешь дрожать и подкарауливать особенно сердитую на тебя биологиню, чтобы спастись от двойки.
Это что касается школы. А что касается её души, дружбы… С Надей получалось всё отдалённей и суше. Они разлетались, будто две ракеты в космосе: огонёк ещё виден на чёрном телеэкране, а сигналы доходят долго, а слов уж почти совсем не разобрать.
Лида и сама не знала, отчего это и почему. Вернее, знала, конечно! Только признаваться неохота, что из-за Севки, из-за мальчишки они разошлись. Кому рассказать – позор!
"Надя, добрый день, это звонит Лида Филиппова (фамилию нарочно, хотя известно, что у Нади никакой другой Лиды нет). Как твои дела?" – "Спасибо, Лида, у меня всё в порядке. А у тебя как?" – "Нормально! А ты такое-то кино смотрела?.." И так минут десять про кино или ещё про что-нибудь поговорят – ну ладно, до свидания! И непонятно, зачем они звонят. И как-то тоскливо становится. Хотя бы Севка быстрей позвонил.
Севка…
Что же он всё-таки за человек, Лида понять не могла. Но вот как она к нему относится – это знала точно. И всегда ждала, чтоб он позвонил. И никому про него не говорила. Это было её личное дело! И не разрешала другим мальчишкам ни провожать себя после школы (появилась такая мода после нескольких фильмов – носить за девчонками портфели!), ни приглашать в кино. Хотя Севка бы никогда в жизни этого не узнал, ведь он учился за тридевять земель, совсем в другой школе.
Да, много с тех пор снегов улетело. А теперь они, кажется, улетали совсем, навсегда. На Москву, на Московскую область, на огромную территорию надвигалась первая в году большая оттепель!
…Это всё было как бы вступление. А теперь начинается сама четвёртая глава.