Бывший Булка и его дочь

Снегирь замолк. Он стоял и рассматривал слова Монтеня, словно это был памятник. И Бывший Булка рассматривал их, словно памятник. "Монтень, – думал он, – надо же, ёлки зелёные, Монтень. А я про такого и не слыхал… Стыдняк!"

* * *

Сегодня был приёмный день. А он не знал, придут к нему или нет… Ну так пойди и позвони!..

Маринке звонить не хотелось – как-то тяжело было набирать этот номер… "Филиппову можно?.." Больница проклятая! С больницей не поспоришь. Уже нервы пообтрепались, уже рука дрожит, когда берёшь со стола стакан компота.

Эх ты, Маринка-малинка!.. Дома бы, на воле, он эту чепуху уладил за пять минут: простил да и вообще бы наплевал – подумаешь! Но здесь тебе не дом, милый, больница! И сам ты уже не тот. Хочется, чтобы пожалели. Хочется лечь, закрыть глаза. И чтобы кругом нервно шептались: "Тихо вы, он заснул!.."

Ну хватит, хватит! Разболтался! Сила воли есть – значит, держись! И Лидка у тебя есть – при всех обстоятельствах.

Однако Лидке он тоже не мог позвонить. У него осталась всего одна двушка. Занимать? Уже занимал. А здесь это вещь дефицитная. И рисковать двушкой он не хотел: дело в том, что в их домашнем телефоне первых гудка два-три не прозваниваются. Со станции обещали прийти – не приходят!.. А здешний, больничный, телефон тоже последнее время стал с фокусом. Если на том конце долго не подходят, он, как бы от нетерпения, срабатывает и глотает монету… И не поговоришь, и двушку потеряешь. А двушка единственная…

Все эти мысли странно и неожиданно разволновали его. Резко, так что забилось сердце и неприятно ударило в голову, он поднялся с койки, вышел в коридор. Снегирёв что-то бросил ему вслед, Бывший Булка не ответил.

Сейчас весь больничный народ был на виду – тянулись на обед. Навстречу ехали нянечки с тележками – везли еду для лежачих.

А что, ходят к ним, думал Бывший Булка, оглядываясь по сторонам, ходят или нет? Один я такой "позабыт-позаброшенный" или же это нормальное явление? Трудно сказать. Ведь он специально-то не приглядывался…

Вроде бы не приглядывался. А сам, оказывается, следил!

Сейчас он совершенно точно… ну или почти совершенно точно мог сказать себе: к этому ходят, а к этому… тоже ходят – такая старушка божья: чихни – развалится… Погоди. Чего ж ты на неё злишься-то? Она-то при чём?

Бывший Булка отошёл к окну. Сквозь больничные, пропахшие лекарствами растения стал смотреть, как автомобили утюжат ту самую грязь, которую он "вычислил", лёжа у себя на койке.

По коридору за его спиной прошли Снегирёв и Старик. Снегирёв хотел окликнуть Бывшего Булку, но Старик отрицательно покачал головой. Они прошли мимо, Бывший Булка их не заметил, утопленный в какие-то свои неясные, горькие мысли.

– Бывают же подлые люди, – сказал Снегирёв задумчиво. Что?

– Я говорю, бывают же люди подлые, как родственнички у Филиппова.

– Вы бы его заняли чем-нибудь, – сказал Старик, – вы же умеете…

– Тогда не лезьте со своими Монтенями! – Снегирёв нервно дёрнул плечом. – Мне и ответить нечего!..

Старик, прищурившись, посмотрел на него и улыбнулся.

* * *

Сколько времени с тех пор прошло? Да часов пять, не больше. А он снова жил, Бывший Булка, и даже был почти счастлив. И хотел он сейчас только одного: попусту ни с кем не разговаривать, а спрятаться бы и посидеть в тишине.

Но скажи на милость, где ты спрячешься в больнице? Всё чужое, всё подконтрольно…

Бывший Булка стоял у стеклянной двери, за которой начиналась лестница, ведущая на волю. Здесь было относительно спокойно: больные сюда ходить не любили. А если и появлялись то не заговаривали – посмотрит на тебя и уйдёт. Зато здесь часто мелькали медсестры, врачи, ещё кто-то в белых халатах – чиркали по Бывшему Булке натренированно заботливым глазом.

В общем, не то это было место.

Бывший Булка двинулся по коридору.

Кабинет главврача, ординаторская…

Сердце его уколол маленький острый крючок. Не поднимая глаз, Бывший Булка знал, что идёт мимо операционной.

Прошёл и остановился… Дверь!.. Дверь показалась ему незапертой. Бывший Булка вернулся, осмотрел страшную дверь, не дотрагиваясь, однако, до ручки. Точно: открыта.

В следующее мгновение Бывший Булка вошёл в операционную, замер… Из коридора ни звука – не заметили.

Он увидел то, что и предполагал увидеть, – сплошная белая тишина. Тускло сверкающий огромный фонарь, висящий над операционным столом, стеклянный шкаф, идеально чистые окна.

Внутри у него сидели, прижавшись друг к другу, словно два братишки, любопытство и страх. Ему на мгновение припомнилось детство, какой-то подвал, неровные ступени, осклизлая холодная стена, за которую он держится, чтоб не загреметь вниз. И те же самые любопытство и страх…

Тут он почувствовал чей-то взгляд и быстро обернулся. Это был больной – кажется, из 31-й палаты. Говорили, будто он не то писатель, не то журналист. Сейчас в его руках был блокнот, какие у Лидки обычно идут на черновики. За семнадцать копеек.