Бывший вундеркинд. Детство и юность

На пруду была лодка, и мы часто гребли на лодке мимо запруды семнадцатого столетия прямо в узкий заливчик пруда. Пруд, поросший водяными лилиями, белыми и желтыми, понтедерией, пузырчаткой, населенный загадочными черепахами, рыбой и другими подводными обитателями, всегда оставался для нас желанным местом. Таким же привлекательным был для нас и курятник, где насесты крепились на ивовых столбах, пустивших корни, которые проросли новыми деревцами. Привлекал нас и амбар своим чердаком, забитым сеном, где можно было спрятаться, и откуда можно было скатываться или спрыгивать в свое удовольствие. Нам интересны были и дома, стоявшие по соседству, у задней двери которых мы часто останавливались, чтобы попросить стаканчик холодной воды или перекинуться парой приятных слов с женой фермера. Мы научились не подходить к передним дверям, перед которыми была нетронутая трава, поскольку эта дверь вела в запретную переднюю гостиную, открытую только по случаю свадьбы или похорон, где стояла фисгармония, жесткая мебель из волосяной ткани, висели отретушированные семейные фотографии, а также находилось многое другое, представляющее собою особую ценность семьи и, конечно же, семейный альбом.

Немного подальше, примерно в миле с половиной, располагалась деревня Шейкер. Это была настоящая достопримечательность — протестанский монастырь, где братья и сестры секты, обреченные на вечное безбрачие, сидели по разные стороны от прохода в своем маленьком сектантском храме, одетые в весьма традиционные строгие костюмы квакеров. Я помню также почтенных сестер Элизабет и Анну, сохранивших верность мирскому кокетству и носивших парики под своими соломенными шляпами, по форме напоминающими ведра для угля. Они по очереди работали в маленьком магазине, находящемся в их большом пустом главном здании. Они продавали сувениры и незатейливые пустяки, а также засахаренные апельсиновые корки и большие диски сахара, имеющего привкус перечной мяты и грушанки. Все это было до смешного дешевым, и это были те сладости, которые родители позволяли нам есть в неограниченных количествах.

Это поселение, должно быть, было основано около века назад, и его атмосфера, навевавшая мысли о чем-то древнем и постоянном, напоминала скорее Европу, чем Америку. Похоже, что вербовать в секты, где царит обет безбрачия, всегда было трудно, и жители Шейкера брали детей на воспитание в надежде, что они вырастут в их строгой вере, но обычно что-то случалось, и когда дети достигали подросткового или более позднего возраста, они почти всегда отрекались от праведной веры своих приемных родителей, отправляясь дальше по пути Сатаны и плотских утех. Итак, огромные мастерские, принадлежавшие сообществу, и двухэтажные каменные амбары были пусты, обрабатывалась лишь половина его полей, а дома, стоявшие на окраинах под раскинувшимися хвойными деревьями, становились домами для сирот или пансионами. Кладбище поросло сорной травой и куманикой, черпавшими жизненные соки из бренных останков, лежавших под землей, и давно сгнили площадки для посадки в экипаж, которые обязательно строились перед каждым домом, как то предписывала скромность жителей Шейкера, чтобы в момент подъема на повозку женщины не демонстрировали свои ножки неблагопристойным и неподобающим образом.

На протяжении нескольких лет Констанс и я постоянно ссорились, и моим неопытным родителям это казалось признаком первородного греха. Я называю их неопытными, потому что они тогда лишь начинали понимать, что конфликты между растущими братом и сестрой являются вполне естественными. Однако теперь, когда мне было восемь, а Констанс — четыре года, для нас появилась возможность стать друзьями. Я знаю, что мы вместе исследовали ферму, площадью в тридцать акров, и тогда впервые я стал признавать в ней личность.

Хотя моя новая деревенская жизнь имела свои прелести, невозможность познакомиться с детьми моего возраста была сильным недостатком. Конечно, я нашел детей в Айере и на соседних фермах, с которыми я мог играть. Однако это случалось нечасто в силу того, что мы жили относительно уединенно. Кроме того, когда я мысленно возвращаюсь к тем годам, когда мы жили на улице Эйвон, мне кажется, что то великолепие дружеских отношений мне так никогда больше и не пришлось ощутить. Я очень хорошо сознаю, что нелегко было избежать уединенного образа жизни, характерного для нашей семьи в то время, поскольку семья переживала финансовые затруднения, но последствия такого образа существования были серьезными и продолжительными. Когда я переехал из Кембриджа в Гарвард, я порвал отношения с друзьями моего детства, и хотя в Айере, а позже в Медфорде я завел себе новых друзей, вновь почувствовать целостность и яркость переживаний, порождаемых детской дружбой, мне уже не пришлось.

VII

ДИТЯ СРЕДИ ПОДРОСТКОВ

Айерская средняя школа, 1903-1906