Читаем Can't Hurt Me: Master Your Mind and Defy the Odds - Clean Edition полностью

Так он говорил, когда был готов устроить серьезную взбучку, и от этого никуда не деться. Я сделала то, что мне было сказано. Я пошла в свою спальню, разделась, прошла по коридору в его комнату, закрыла за собой дверь, выключила свет, а затем легла на угол кровати, свесив ноги, вытянув перед собой торс и выставив зад. Таков был протокол, и он разработал его так, чтобы причинить максимальную психологическую и физическую боль.

Побои часто были жестокими, но самым страшным было предвкушение. Я не могла видеть дверь за собой, и он не торопился, позволяя моему ужасу нарастать. Когда я услышала, как он открывает дверь, меня охватила паника. Но даже тогда в комнате было так темно, что периферийным зрением я почти ничего не видела, и не могла подготовиться к первому удару, пока его ремень не коснулся моей кожи. Не было и двух-трех лизаний. Не было определенного счета, поэтому мы никогда не знали, когда он остановится или нет.

Это избиение длилось минуты за минутой. Он начал с моей задницы, но жжение было таким сильным, что я заблокировал его руками, поэтому он переместился ниже и начал хлестать меня по бедрам. Когда я опустил руки на бедра, он замахнулся на мою поясницу. Он бил меня десятки раз, и к тому времени, как все закончилось, я уже задыхался, кашлял и был мокрым от пота. Я тоже тяжело дышал, но не плакал. Его зло было слишком реальным, и моя ненависть придавала мне мужества. Я отказался дать этому злобному человеку удовлетворение. Я просто встал, посмотрел дьяволу в глаза, захромал в свою комнату и встал перед зеркалом. Я был весь в рубцах от шеи до складки на коленях. Несколько дней я не ходил в школу.

Когда вас постоянно бьют, надежда испаряется. Вы подавляете свои эмоции, но ваша травма выходит наружу неосознанными способами. После бесчисленных побоев, которые она перенесла и свидетелем которых стала, это конкретное избиение оставило мою мать в постоянном тумане, как оболочку той женщины, которую я помнил несколько лет назад. Большую часть времени она была рассеянной и безучастной, за исключением тех случаев, когда он звал ее по имени. Тогда она подпрыгивала, словно была его рабыней. Только спустя годы я узнал, что она подумывала о самоубийстве.

Мы с братом вымещали свою боль друг на друге. Мы сидели или стояли друг напротив друга, и он наносил мне удары изо всех сил. Обычно это начиналось как игра, но он был на четыре года старше, намного сильнее и наносил удары со всей силы. Всякий раз, когда я падал, я вставал, и он снова бил меня, так сильно, как только мог, крича, как воин боевых искусств, во всю мощь своих легких, с перекошенным от ярости лицом.

"Ты не причинишь мне вреда! Это все, что у тебя есть?" кричала я в ответ. Я хотела, чтобы он знал, что я могу вынести больше боли, чем он когда-либо сможет доставить, но когда пришло время засыпать, и больше не было битв, чтобы сражаться, не было места, чтобы спрятаться, я намочила постель. Почти каждую ночь.

Каждый день моей матери был уроком выживания. Ей так часто говорили, что она ничего не стоит, что она начала в это верить. Все, что она делала, было попыткой успокоить его, чтобы он не бил ее сыновей и не хлестал ее, но в ее мире существовали невидимые провода, и иногда она не знала, когда и как она их запустила, пока он не выбил из нее все соки. В других случаях она знала, что подготавливает себя к жестокой порке.

Однажды я пришел из школы раньше обычного с противной болью в ухе и лег на мамину кровать, а мое левое ухо пульсировало от мучительной боли. С каждой такой болью во мне разгоралась ненависть. Я знал, что не пойду к врачу, потому что отец не одобрял траты своих денег на врачей и дантистов. У нас не было ни медицинской страховки, ни педиатра, ни дантиста. Если мы получали травму или заболевали, нам говорили, чтобы мы отмахнулись от этого, потому что он не собирался платить за то, что не приносит прямой выгоды Труннису Гоггинсу. Наше здоровье не соответствовало этому стандарту, и это меня раздражало.

Примерно через полчаса мама поднялась наверх, чтобы проверить, как я себя чувствую, и, когда я перевернулся на спину, увидела, что кровь стекает по шее и размазывается по подушке.

"Вот и все, - сказала она, - идемте со мной".

Она вытащила меня из постели, одела и помогла дойти до машины, но не успела она завести мотор, как за нами устремился отец.

"Куда это вы собрались?!"

"Отделение неотложной помощи", - сказала она, включив зажигание. Он потянулся к ручке, но она выскочила первой, оставив его в пыли. Разъяренный, он ворвался внутрь, захлопнул дверь и позвал моего брата.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное