CC – инквизиция Гитлера

Но успокоительный эффект этих слов долго не продержался. Карьерный взлет Гиммлера решил судьбу лагерных пленников. Став новым начальником политической полиции Баварии, он подчинил 2 апреля лагерь Дахау непосредственно себе. Процесс передачи лагеря от полиции к Сс шел медленно и скрытно. Однажды ночью заключенные были разбужены громко орущим оберфюрером СС фон Мальзен-Поникау: «Камрады СС! Все вы знаете, для чего нас призвал фюрер. Мы пришли сюда не для того, чтобы гуманно обращаться с этими свиньями в бараках. Мы их не считаем за людей, таких, как мы с вами, это людишки второго класса. Они годами обделывали свои преступные дела. Если бы эти свиньи пришли к власти, они бы всем нам поотрезали головы. Поэтому мы тоже не будем с ними церемониться. Кто из вас не переносит вида крови, тому с нами не по пути и пусть сейчас выйдет из строя. Чем больше мы перестреляем этих паршивых собак, тем меньше будет лишних ртов».

Уже вечером 12 апреля, то есть через сутки после приема эсэсовцами охраны лагеря, они показали, что их угрозы — не пустые слова. Четверых пленных евреев — Артура Кана, доктора Рудольфа Бенарио, Эрнста Гольдмана и Эрвина Кана — целый день подвергали истязаниям, а вечером отделили от остальных узников.

Шарфюрер Штейнбреннер им скомандовал: «За мной! Все четверо!»

Их повели к стрельбищу, а потом все скрылись в лесу. «Вскоре после этого мы услышали выстрелы и крики», — показал один из свидетелей.

На следующий день заключенным кратко сообщили: убиты при попытке к бегству. А на деле все было проще: эсэсовцы разрешили своим жертвам свободно идти в направлении «гибель». Без предупреждения они открыли огонь из пистолетов по всем четверым сразу.

На первых порах пленные испытывали произвол только со стороны охранников. Но когда в лагере появился новый человек и с конца июня 1933 года стал там полным хозяином, террор превратился в непреложный закон. Охранники называли его между собой «папой Эйке», а жертвы своих истязателей — «эйкеными сынами».

В Дахау подрастала многочисленная «семья» убийц. С приходом Теодора Эйке в лагере появились пресловутые «Устав дисциплинарной и внутренней службы для лагеря пленных» и «Руководство по сопровождению и охране пленных».

Эти документы определяли, что «тот, кто с целью подстрекательства занимается политикой, сговаривается с другими, передает вражескую пропаганду устрашения и т. п., в соответствии с революционным законом подлежит повешению, а тот, кто нападает на часового, отказывается подчиняться приказам или организует бунт в любой форме, подлежит расстрелу на месте или аресту с последующим повешением».

Эйке предусматривал и мягкие наказания: «К незначительным наказаниям, относятся: строевая подготовка на плацу, порка перед строем, лишение права переписки, лишение пищи, жесткая постель, привязывание к столбу, предупреждения и выговоры».

Одновременно с этим Эйке прививал своим охранникам то человеконенавистническое сознание элиты, которое должно было стать основополагающим принципом в концентрационных лагерях. Совесть и проявление человеческих чувств следует заменить жесткой бесчеловечностью.

«Терпимость означает слабость, — поучал он своих подчиненных и далее цедил сквозь зубы: — Исходя из этого положения, следует принимать беспощадные меры там, где это необходимо в интересах отечества. А политизирующим смутьянам и подрывным элементам из интеллигенции, независимо от их окраски, следует сказать прямо: берегитесь и не попадайтесь, иначе будете схвачены за горло и удушены по вашему же рецепту».

Ровно через год исполнительность эсэсовцев из Дахау подверглась практической проверке. Людям Эйке было приказано навсегда заткнуть рот своим бывшим соратникам.

Весной 1934 года у Эрнста Рема было мало поводов для радости. Хотя Рем снова и снова распалялся, провозглашая агрессивные лозунги и громогласно заявляя, что имеет в своем распоряжении 30 дивизий СА, но за этой словесной игрой, которая часто заканчивалась необдуманными высказываниями перед руководством СА, за отдельными демонстративными закупками оружия и все новыми планами по улучшению боевой подготовки войск СА следовали фазы глубокого разочарования и пессимизма.

В это же время он начал размышлять вслух о своем возвращении в Боливию. Отношения с Гитлером находились на нулевой отметке. Не было по-прежнему и плана путча. Когда руководство СА 20 апреля 1934 года дарило Гитлеру на день рождения шесть самолетов, начальник штаба даже не присутствовал на приеме. А всего лишь за три дня до этого, на весеннем концерте СС в берлинском Дворце спорта они оба показывались публике в последний раз вместе. Однако в кулуарах упорно курсировали слухи о предстоящем мятеже СА.