Чабор (СИ)

Княжьи дружинники, приученные к ночным тревогам, быстро подхватились. Они обступили кольцом лежащих рядом Псора и боярина Всемила. Боярин выгибался всем телом, стонал. С его верным дружинником тоже творилось что-то неладное.

Берег принёс от костра горящую головешку. Блики огня выхватили из мрака перекошенное болью лицо боярина и изуродованного неведомым недугом Псора. Кожа на его лице, руках покрылась коростой, бородавками и пятнами.

Под утро, наскоро собравшись, дружинники тронулись в путь. Псора и боярина везли в настиле, сооружённом на спинах коней. Всемил ещё кое-как пришёл в себя, хотя по-прежнему продолжал жаловаться на боль во всём теле, головокружение и тошноту. Псор же был совсем плох. На него старались даже не смотреть, уж больно страшен он стал…

Через два дня с горем пополам добрались до Слободы. Боярина и то, во что превратился Псор, отвезли в отдельный дом на её окраине. Утром следующего дня приехал сам Владимир и тут же позвал к себе Берега.

Измученный за ночь проклятиями родственников Всемила и Псора, Берег явился к князю без промедления. Терпеливо храня до сей поры молчание о том, что же произошло в лесу у колдуна, тут он сходу выложил всё, что только там видел и слышал.

Владимир и верил, и не верил в слова Берега. Слухи о могуществе колдуна из Берецкого леса уже долетали до него, потому и снарядил князь к нему такую представительную делегацию, но. Слухи-то слухами, теперь же дело коснулось и его лично, ведь Всемил — лучший из его разношёрстной свиты, расторопный, сообразительный. Самые тёмные дела доверял ему князь, а тут…. Но с другой-то стороны, кому ещё было доверить ехать на беседу к колдуну из веров?

Слушая долгий рассказ своего гридня, погружённый в глубокие раздумья князь медленно ходил по комнате. Когда же Берег закончил, князь вдруг крикнул:

— Стража!

На его зов явился здоровенный четник с чёрной, широкой, как лопата бородой.

— Беги к Милодуху, — приказал князь, — у него под замком сидит Ортай — волхв полешуцкий. Может, живой ещё, ведь только-только отловили. Бери того волхва и тащи сюда, коли есть ещё кого тащить…

Стражник в одно мгновение поклонился и исчез за дверью, а князь, то и дело бросая беспокойный взгляд в окно, снова принялся отмерять гулкие шаги по толстым доскам скоблёного пола.

Берег, довольно долго молча сидевший на лавке у печи, решил, наконец, нарушить зловещую тишину.

— Из каких это полешуков? — спросил он.

— Из самых что ни на есть, — неохотно ответил князь, — дрягвичский. Ух, и наглый. Казнить бы, да всё не соберусь придумать как. Упирается, я, мол, не волхв, только в учениках у Ладимира ходил.

— Да уж, — чувствуя несловоохотливость князя, тяжело вздохнул Берег, — вот ещё один полешук в Берецком лесу объявился. Одни напасти от них.

Владимир, выныривая из задумчивости, вяло отмахнулся:

— Берецкий-то? Нет, …этот не полешук. Говорят, что он из веров будет. Только странно, что, как ты говоришь, сер он ликом своим, будто хазарин. — Князь о чём-то своём задумался. — Веры не мешают крови с инородцами[i], хотя…. Пришёл-то он из веров? Видать, потому вером и кличут...

Дрягвичских волхвов, — князь, щурясь на свет, кивнул в сторону окна, — это я о том, которого сейчас приволокут, — сколько ни били от Полоцка до Киева, а пока ещё не выбили. Вначале на кол сажали, жгли, ныне же вовсе половиним, а всё равно хоть один да всплывет где-нибудь в глубинке. Я уж начинаю думать, что каждый полешук — волхв. Вот где заноза так заноза. Как из леса — не сомневайся: день — два обживётся, и давай народ «жизни учить», князя дурными словами поносить.

В дверь тяжёло постучали.

— Ну, что там? — отозвался Владимир.

Заглянул чернобородый:

— Княже, куда полешука этого?

— Сюда. Куда ещё? — нервно выдохнул Красный, проходя мимо Берега и  усаживаясь на высокий стул — посаду. В воздухе проявился бражный перегар, исходивший от некопного[ii].

Чернобородый и другой страж — точная его копия, только немного помоложе, втащили в комнату какого-то человека. Среднего роста мужик, лет сорока, насколько можно было рассмотреть за потёками крови да синяками. Берег никогда раньше живьём волхвов не видел. Нынешняя власть давно начала отваживать их от этих мест. И кто его знает, какая от них угроза или беда?

— Что маешься, князь? — спросил волхв, судя по всему, до сих пор не сломленный пытками и порубом[iii]. — Видать, надоело тебе меня с собой таскать, решил поразвлечься?

— Видал? — кивнул в сторону волхва князь. — Я же говорил — наглец! Мало тебе было, Ортай? Видно, загоилось, раз снова под щипцы просишься?

— Да где уж, — понуро отозвался мужик, — дашь ты загоиться, как же. Вот уж правду говорят: «Нет хуже полона, чем у брата в работниках». Нет больше сил, — прошипел в злобе волхв, — терпеть от вас, соседушки.

— Кто это тут соседушки? — начиная выходить из себя, переспросил князь. — Хозяева! Ортай, мы всегда были тут хозяева. Это вы теперь нам соседушки, вроде крыс: зашились по углам и творите всякую шкоду, где только можно.

Волхв вздохнул: