Заглянув в чайную и поужинав, матушка Шанэ решила последовать примеру большинства семиреченцев и отправилась гулять – и греться в последнем солнечном тепле, и любоваться отцветающим золотом, и дышать осенью. Ведь не сегодня завтра злые ветра сорвут с деревьев последние одежды, а сонный дождь сменится ледяными ливнями и бурями. Да и думается на ходу легче.
Где же помощники?.. Они ведь хорошо находят мёртвое, а душа в «дождинке» – это призрак, то самое мёртвое. И запах колдовского камня все сразу выучили. Как и портреты девушек. Правда, Семиречье – не деревня, а огромный город, и «дождинки» могут к трупам подкладывать, а не живым дарить… Но тогда – портреты. Помощники не умеют искать живых людей по запаху, но видят и запоминают необходимое отлично. Заметят на улице – сразу дадут знать.
Матушка побродила по набережной, кивая знакомым, и дошла до моста на Четвёртый остров – так называемый Золотой мост (горбатый, с ажурной ковкой высоких перил и, конечно же, крашеный) в закатных лучах задорно искрил рыжим. Она остановилась у моста, решая, куда идти – на Четвёртый остров или по своему Третьему побродить, – когда из ниоткуда появился серый пёс. Хвастливо рыкнув, помощник развернулся и рванул мимо моста, дальше по набережной Третьего.
– Нашли!.. – выдохнула матушка Шанэ и поспешила следом.
Медный мост, мост Встреч, Чайный мост… Мелкие лужи брызгают, по каменным плитам стелется влажный жёлто-красный ковёр, ясноглазое небо хмурится первыми тучами, багряное солнце цепляется за крыши, а на проснувшемся ветру так зябнут руки… Музыкальный мост, Зелёный… Между крупными островами мостов много, чуть ли не через каждые двести-триста шагов, и все необычные. Но матушка смотрела лишь вперёд, на стремительную серую тень. И мостом заинтересовалась лишь тогда, когда к нему свернул пёс.
Пёстрый мост был одним из старейших. Очень узкий – едва ли два человека разойдутся, – он напоминал обычное переброшенное с берега на берег бревно с кособоким переплетением веток-перил и лежал на высоких тумбах, к которым вели истёртые ступени. Его давно не обновляли, и от некогда пёстрой расцветки остались лишь жалкие клочья жёлтого, синего и зелёного. И в общей серости каменного настила и перил терялась и невысокая фигурка в старом сером плаще.
– Стереги!.. – одними губами прошептала матушка. – Сбросится же… или сбежит.
Пёс послушно затаился рядом с девушкой, а матушка Шанэ, переведя дух, дошла до ступеней и поднялась на мост. Девушка резко обернулась – высокая, конопатая, с копной кудрявых рыжих волос до плеч. Вторая островитянка – Юлло.
При виде матушки она попятилась и сбежала бы, если бы край плаща не зацепился внезапно за нечто невидимое. Пока Юлло сердито и растерянно крутилась на одном месте, отвоёвывая плащ, матушка Шанэ приблизилась и кинула на мост щепотку песка.
– Иди за мной, – велела она тихо.
Если Юлло похожа на Иххо не только цветом волос и веснушками, но и самоубийственным упрямством, то лучше так… Девушка сонно заморгала и неуверенно шагнула к матушке. Край плаща в этот момент колдовским образом освободился.
– Иди, – повторила матушка Шанэ, указывая на лестницу. Посмотрела на пса и прошептала: – К Мьёлу. Бегом. За рукав – и тащи к нам.
Так они и добрались сначала до чайной, а после и до тёплой беседки – отчаянно зевающая девушка и собранная, без тени знакомой улыбки, пожилая женщина, отстающая на десяток шагов.
Юлло очнулась, едва села в кресло и приняла из матушкиных рук чашку. Чуть не расплескав чай, рыжая выпрямилась и зло сверкнула глазами:
– Вы кто? Что вы со мной сделали? Где я?
– Не теряешься, молодец, – одобрила матушка Шанэ, садясь за стол и кладя рядом раскрытый мешочек с песком. На всякий случай, ибо девица явно с норовом. – Меня называют матушкой Шанэ. Я – владелица чайной. И ты у меня в гостях.
Юлло поставила чашку на низкий подоконник и попыталась встать. Не вышло.
– Что вы со мной сделали?! – повторила она сердито. Серые глаза потемнели, как море перед штормом.
– Немножко слабости сильной женщине не помешает, – улыбнулась матушка. – Особенно если она спасёт ей жизнь.
Рыжая покраснела и опустила глаза:
– Вы не понимаете… Я больна. И я… опасна.
– Дочка, перед тобой не только хозяйка чайной, – матушка зарылась пальцами в песок. – Я из древнего рода южных колдунов. И главное, чему мы учились, это исцелять тела песком, а души – чаем. И как опытная колдунья говорю тебе: ты здорова, – и зловеще добавила: – Но я очень хочу знать, какая, да простят меня великие пески за слова нехорошие, скотина заставила тебя поверить в иное. И чуть этой верой не убила.
Девушка покраснела пуще прежнего и промолчала.
– Кьётра, Арро, – после паузы произнесла матушка Шанэ. – Они мертвы. Убиты. Знаешь?
Юлло вскинулась:
– Нет! А вы…
– …а я нашла тебя по их подсказкам, – кивнула матушка. – И очень надеюсь, что сыскники найдут живыми Тимэ и Жьяну. И тебя не отпущу. Повторяю вопрос: какая скотина сказала тебе, что ты больна?
В серых глазах снова вскипела злость:
– Не ваше дело! Отпустите!