Воспоминания «до» и «после» разительно отличаются.
Они и сейчас не могут соединиться друг с другом.
Они словно принадлежат разным людям…
— Я…
Она хотела отомстить всем, кто убил и бросил отца.
Просто потому, что так любила его. Она полагала, что хочет расквитаться с обидчиками любимого человека. Казалось бы, простая и понятная причина.
Но… почему же она так любит отца?
Есть ли у нее конкретные причины любить его? Потому что воспитал? Потому что в них течет одна кровь? Тогда почему не мать? Почему не няньки? Почему Чайка никогда о них не думает? Если предположить, что девушка их не любит… то как так получилось, что лишь ради отца она готова жертвовать жизнью?
Почти все ее воспоминания об нем мутные и расплывчатые.
Сколько бы она ни вспоминала, в них не было ничего, что действительно брало бы за душу.
И наоборот, то время, что она провела с Давидом и Сельмой, она ценила и чувствовала гораздо сильнее. Раны Давида, исчезновение Сельмы — и та, и другая боль терзала Чайку совершенно отчетливо.
В отличие от…
— …
Чайка боялась, что земля уходит у нее из-под ног.
Страх возникал из сомнения.
«Я — такой человек».
«Я поступаю правильно».
Может, она просто всегда убеждала себя в этом, опираясь на невнятные, ничем не подкрепленные воспоминания?
И вообще, почему Чаек так много?
Действительно ли она — Чайка Газ?
— Я!..
— Ну ты негодяй. Я-то думал, ты пришел нас проведать, а тебе, оказывается, нашу принцессу помучить захотелось? — лениво возмутился Давид.
Юный диверсант вздохнул и покачал головой.
— Нет. Ты не прав. Я на самом деле… хотел узнать. Прости, если задел.
— ...Чего это ты? — Извинения Тору застали Давида врасплох.
А затем…
— Виноват, отвлек, — добавил диверсант и отошел от стены.
— Тору?..
— Лечитесь как следует. Я оставлю мазь, которую сделала Акари. Она довольно неплохо разбирается в медицине, — с этими словами Тору оставил рядом с кроватью
Чайки две склянки.
— Тору…
— До скорого, — он развернулся.
И тогда в спину ему…
— Тору! — послышался полный страданий голос Чайки. — И от меня… «спасибо».
— ?..
Он обернулся через плечо, а Чайка в спешке рылась в собственных воспоминаниях и пыталась вспомнить, что именно хотела сказать ему.
— За то, что спас.
— ...Ладно.
Диверсант на мгновение озадачился, прежде чем кивнуть. Видимо, он и сам уже почти забыл, что ради спасения Чайки метнул в ее противника нож. Хотя диверсантов учили пользоваться всем, что только может приносить пользу, он, похоже, и не думал давить на ее чувство долга, пусть даже его поступок мог стоить ему права участия в турнире.
И дня не прошло с того, как Тору сказал Чайке, что диверсант он второсортный.
Безусловно, ему недостает бесчувственности и жестокости.
И в то же время ни один человек, руководствовавшийся исключительно логикой и выгодой, не стал бы присоединяться к белой Чайке и не вызвал бы столь пристального интереса красной.
Человек, слушающийся лишь разума, способен совершать лишь то, что диктует разум.
Он никогда не совершит ничего, что вышло бы за рамки логики.
И именно этого красная Чайка хотела от Тору.
Он диверсант, не похожий на диверсанта.
И именно поэтому ей казалось, что он и только он сможет совершать такое, на что не способны его коллеги.
Сложно сказать, понимал ли Тору ее мысли, но…
— Все-таки я и правда… до смертельного ущербен как диверсант, — самоуничижительно обронил он и вышел из комнаты.
По пути он бросил краткий взгляд в сторону Фредерики, и та вышла следом.
Раны глубокие, но не смертельные.
Николаю уже приходилось получать тяжелые ранения во время работы наемником, и людей, умерших от ран, он видел предостаточно. Потому хорошо понимал свое состояние, и как действовать, чтобы ненароком не добить себя.
Поэтому…
— ...Можно войти?
Он решил, что от прогулки по казарме ничего страшного не случится, покинул комнату Виви и постучал в другую.
Николай уже расспросил стражников и знал, куда идет.
— …
Он пришел к комнате противников, с которыми недавно сражался.
К двери подошел Альберик Жилетт.
Мягкие волнистые волосы золотистого цвета. Прозрачные голубые глаза.
Его нетрудно спутать с прекрасной девушкой… но в то же время он отнюдь не кажется беспомощным и сразу создает впечатление человека военного.
«Все-таки это командир Жилетт…»
Николай увидел его вблизи в спокойной обстановке и вновь убедился, что лицо юноши ровным счетом ничем не отличается от лица Альберика, которого он помнил.
Даже если предположить, что у него был брат-близнец, он вряд ли мог настолько походить на юного рыцаря.
— ...Что нужно? — спросил Альберик.
Выходит, говорить он все-таки может.
Однако Николай сразу заметил, что в голосе юноши не слышалось и толики тепла, с которой обращаются к друзьям и знакомым.
«У него что, амнезия?»
Может, он головой ударился, когда оказался рядом с падающей крепостью?
Это объяснило бы его отношение к Николаю и Виви… но вопрос о том, зачем он участвует в чемпионате, оставался открытым.
— Ты…
Николай еще раз окинул собеседника взглядом. Он не стал входить, так и оставшись в дверях.
Альберик все еще носил длинные рукавицы, мешавшие разглядеть ту самую руку.