Чайковский

«Анна мне очень, очень нравится. В ней есть такая прелестная смесь самостоятельности и самоуверенности с какою-то детскою робостью и покорностью, что она совершенно очаровывает сердце. К тому же в ней много ума, бездна такта и везде видно прекрасное воспитание. Одним словом, я лучшего ничего не могла желать для моего сына и горячо благодарю бога, внушившего мне эту мысль, и Вас, мой дорогой друг, моего единственного пособника в этом важном деле, и даже больше, чем пособника, потому что Вы именно указали мне Анну. Скажу беспристрастно, что и своим сыном я очень довольна. Он чудесно относится к своей жене, для него нет больше удовольствия, как сидеть с Анусею в своем гнездышке, нет другой заботы, как забота о жене, внимателен ко всем ее интересам до последней мелочи; слава богу, и я только молю господа, чтобы это было прочно и неизменно»[174]

.

Не кажутся ли вам эти восторги чрезмерными? Надежда Филаретовна явно перебарщивает. В последующих письмах она похвал своих не повторяет, только пишет, что Анна очень понравилась дочери баронессы Лидии и ее мужу. А в майском письме уже сквозит недовольство: «Как меня беспокоит, что наша Анна все хворает, и бог знает, что это такое. Глядя на нее, я думала, что она крепкая, здоровая, а между тем она все нездорова; это ужасно – какое плохое нынешнее поколение!»[175]

Правда, к июню настроение баронессы меняется – она называет Анну «славной» и «милой» и пишет, что все больше и больше любит ее, но особо не нахваливает, а в августе выражает недовольство тем, что у Анны и Николая в Москве будет жить Татьяна Давыдова. Оцените изящество стиля: «Лев Васильевич уехал в Париж за Татьяною Львовною, с тем чтобы привезти ее в Каменку, а потом она, кажется, будет гостить у Анны в Москве. Очень жаль, что Т[атьяна] Л[ьвовна] приедет в Каменку, – для здоровья Александры Ильиничны это как нехорошо, и теперь она себя не совсем хорошо чувствует, ей все кажется, что у нее камни пойдут»[176]

. Слова «очень жаль» вроде бы относятся к присутствию Татьяны в Каменке, но идут они сразу же после сообщения о том, что она собирается гостить у сестры.

Осенью того же 1884 года между баронессой фон Мекк и семейством Давыдовых возникает конфликт, который Петр Ильич пытался смягчить. «Только недавно… я, к величайшему моему огорчению, узнал, что между Вами и Каменскими моими родными произошли недоразумения, что Вы недовольны ими, что Вы имели причины огорчаться по поводу их отношений к Вам. Ах, боже, как это для меня убийственно грустно и неприятно. Мог ли я ожидать чего-нибудь подобного! Ведь косвенным образом вина в этих недоразумениях на меня падает, ибо ведь я был посредником между ими и Вами. Что сделать, что предпринять, чтобы рассеять неудовольствие? Знаю только одно: умышленной вины с их стороны тут не может быть. Они слишком любят и уважают Вас, чтобы сознательно огорчать Вас. Если я не ошибаюсь, уж если кого винить, так разве Анну. Она должна была предотвратить всякие недоразумения. Анна – отличный человек, но в ее характере есть какое-то отсутствие гибкости, неумение сдерживать проявления некоторой резкости, вследствие чего она иногда ненамеренно может раздражить и восстановить против себя. Надеюсь, что со временем все сгладится и что Анна своими хорошими качествами и своей любовью к Вам сумеет разрешить диссонанс, зазвучавший в Ваших отношениях к Каменке. В одном только не сомневайтесь, дорогая моя: Анна, несмотря на все свои недостатки, личность честная и хорошая. Если б этого не было, я бы ни за что на свете не согласился содействовать ее браку с Колей. Причина неумения Анны быть оцененной в том, что у нее, благодаря недостаткам воспитания в родительском доме, где их всех всегда неумеренно баловали и неумеренно при них же превозносили, – преувеличенное, болезненное самолюбие и самомнение. Опыт смирит ее, и Вы увидите, что она будет для Коли хорошей женой, а для Вас – покорной и любящей дочерью. Извините, пожалуйста, что я вмешиваюсь в это дело, но мне невыразимо досадно и больно, что не все так происходит, как я бы того хотел»[177]

.

Надежда Филаретовна ответит, что «некоторые шероховатости», происшедшие между ею и Давыдовыми, так ничтожны, что об этом и думать не стоит и что никаких следов горечи не осталось, но эти слова стали всего лишь данью вежливости. Трещина в отношениях образовалась, остальное – дело времени.