Читаем Чайльд-Роланд дошел до Темной Башни полностью

Разбитый, издыхающий, гнилой

Клочками расстилается у ног.

Там — дуб боролся за прощальный вздох,

Но смерти проиграл неравный бой.


XXVII

И нет конца пути! Тускнеет свет,

Ложится в грязный сумрак тишина.

В сознании восстала ото сна

Тень прошлого. Найду ль я в ней ответ?

Она, быть может, лучший даст совет -

И сдастся мне проклятая страна.


XXVIII

И, посмотрев вокруг, я осознал,

Что как-то вырос. Горный жуткий кряж

Схватил меня в кольцо. Опять мираж?

Закат померк на склонах серых скал,

Исчезла пустошь. Это ль я искал?

В тупик завел калека, темный страж.


XXIX

Не до конца я понял, что меня

Бесчестно провели. Кошмарный путь

Закончился. Ты можешь отдохнуть,

Шептали мне с небес осколки дня.

И я, себя и Господа кляня,

Не знал, о чем просить, куда свернуть.


XXX

Но вдруг, как луч над морем, как маяк,

Сверкнула память. Я сошел с ума!

Я знаю, где я! Эти два холма,

Высокая гора… Дурак! Дурак!

Ведь прямо пред тобой — последний знак!

Слепец! Твои глаза застила тьма!


XXXI

А в центре — Башня… Темный силуэт,

Слепые окна, грязный камень, прах… -

И мир весь держит на своих плечах,

В ней все, что было, будет — сонмы лет,

День завтрашний, погасший ночью свет.

И тут я понял, что такое страх.


XXXII

Не видел? Темнота вокруг? Нет, день

Вчерашний снова здесь! Пылает твердь,

Холмы взирают сверху — круговерть

Багряных туч не дарит больше сень -

С их лиц суровых уползает тень.

Они мою хотят запомнить смерть.


XXXIII

Не слышал? Но заполнил воздух звук!

Зовет в ушах, как колокольный звон.

И тысячи забытых мной имен

Бросаются ко мне. Движенья рук

И глаз, и шепот: «Мы с тобою, друг!»

Нахлынули огнем со всех сторон.


XXXIV

Они пришли сюда, на склон холмов,

Меня направить на последний шаг.

Я вижу их. Они — моя душа.

Ждет верный рог. Я к вызову готов.

И здесь, на перекрестье всех миров,

Я протрубил…


Перевод — Ксения Егорова

Роланд до Замка черного дошел

I

Сначала я подумал, что он лжет,

Седой калека, хитрый щуря глаз,

Глядел он — на меня насторожась,

Как ложь приму я. Был не в силах рот

Скривившийся усмешки скрыть, что вот

Еще обману жертва поддалась.


II

Не для того ль стоит он здесь с клюкой,

Чтоб совращать заблудших? Чтоб ловить

Доверчивых, решившихся спросить

Дорогу? Смех раздался б гробовой,

И он в пыли дорожной вслед за мной,

Мне стал бы эпитафию чертить.


III

Когда б свернул я, выполнив совет,

На путь зловещий, где, всего верней,

Скрывался Черный замок. Но в своей

Покорности свернул туда я. Свет

Надежды меркнет, гордости уж нет.

Любой конец, но только поскорей.


IV

Так много лет я в поисках бродил,

Так много стран пришлось мне обойти,

Надежда так померкла, что почти

Я сердца своего не осудил,

Когда в нем счастья трепет ощутил,

Что неуспех — конец всему пути.


V

Так часто мертвым кажется больной,

Но жив еще. Прощанием глухим

Возникнув, смолкнет плач друзей над ним.

И слышит он — живые меж собой

Твердят: «скончался» — «свежестью ночной

Поди вздохни» — «удар непоправим».


VI

Затем, найдется ль место, говорят,

Среди могил семейных, как пышней

Похоронить, в какой из ближних дней.

Обсудят банты, шарфы, весь обряд.

А тот все слышит, и ему назад

Вернуться страшно в круг таких друзей.


VII

И я — блуждать так долго мне пришлось,

Так часто мне сулили неуспех,

Так значился всегда я в списке тех,

Кто рыцарский обет свой произнес

Увидеть Черный замок, что вопрос, -

Не лучше ль уж погибнуть без помех.


VIII

Спокойно, безнадежно, где старик

Мне указал с дороги вглубь свернуть,

Там и свернул я. День светлел чуть-чуть.

И мрачно стало к ночи. Но на миг

Багровым оком дымку луч проник -

На то, как схватит степь меня, взглянуть.


IX

И точно, сделав несколько шагов,

Я обернулся, чтобы след найти

Пройденного, надежного пути.

Но сзади было пусто. До краев

Один степной, сереющий покров.

Вперед, мне больше некуда идти.


X

И я пошел. Бесплодный, гнусный край,

Печальнее я места не встречал. Цветы? -

Еще б я кедров здесь искал!

Но без помех бурьян и молочай

Обильный приносили урожай.

Здесь колос редкой бы находкой стал.


XI

Но нет, нужда с бесплодием кругом

Слились в одно. «Смотри на этот вид,

Иль нет, — Природа, мнилось, говорит, -

Я здесь бессильна. Разве что огнем

Здесь судный день очистит каждый ком

И узников моих освободит».


XII

Чертополоха рослые кусты

Обиты — это зависть низких трав.

Лопух шершавый порван и дыряв

До полной безнадежности найти

Побег зеленый. Видно, здесь скоты

Прошли, по-скотски жизни оборвав.


XIII

Трава — как волос скудный и сухой

На коже прокаженных. Из земли

Торчат кровавой поросли стебли.

И конь недвижный, тощий и слепой,

С конюшни чертом выгнанный долой,

Стоит, в оцепенении, вдали.


XIV

Живой? — сойти за мертвого он мог.

На бурой гриве — ржавчины налет.

Ослепший… шею вытянув вперед,

Он был смешон, ужасен и убог…

О, как мою он ненависть разжег,

И кару, знать, за дело он несет.


XV

Тогда я в память заглянул свою.

Как ждет вина пред битвою солдат,

Так жаждал я на счастие, назад,

Хоть раз взглянуть, чтоб выдержать в бою.

Завет бойца — «обдумай и воюй».

Один лишь взгляд — и все пойдет на лад.


XVI

Но не моею памятью помочь.

Вот Кудберт милый… золото кудрей…

Лица румянец, вот руки моей

Коснулся словно, держит он, точь-в-точь

Как прежде… Ах, одна позора ночь,

И гаснет пламя, холод вновь сильней.


XVII

Перейти на страницу:

Похожие книги

Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Константин Петрович Масальский , Лукьян Андреевич Якубович , Нестор Васильевич Кукольник , Николай Михайлович Сатин , Семён Егорович Раич

Стихи и поэзия / Поэзия