Чан Кайши

А советские представители в Китае поставили вопрос об увеличении «дивизии Вампу и, если позволят обстоятельства и силы довести ее к 1 января 1926 г. до 20–30 тысяч[28]… Если это удастся сделать, то в руках гоминьдановского правительства будет армия, которая совершенно свободно сможет угрожать долине р<еки> Янцзы». Примерно в то же время Политбюро ЦК большевистской партии приняло решение выделить до 1 октября 1925 года на формирование в Кантоне двух новых дивизий и перевозку для них вооружения 477 тысяч рублей. То есть с помощью советских товарищей Чан продолжал наращивать силы.

Он все больше нравился русским своей левизной. Тем более что после того, как двадцать его курсантов остались лежать у моста в Шамянь, сраженные пулями англичан, его антиимпериализм достиг апогея. Дневник Чана в то время буквально запестрел антибританскими записями (они прекратятся только после 7 сентября 1926 года, вскоре после взятия его войсками, участвовавшими в Северном походе, города Ханькоу на реке Янцзы). «Идиоты и варвары англичане считают китайцев мусором и бессмысленно уничтожают их», — написал он 23 июня 1926 года, выплескивая свою ненависть на страницы дневника. И с тех пор в течение 77 дней почти каждую запись начинал с проклятия англичанам: «Надо убить всех английских врагов… Я вас убью, английские враги!» и т. п. Общее число записей — 494(!).

Не только Чан Кайши, но и многие другие руководители Гоминьдана испытывали в то время все возраставшее негодование по отношению к англичанам. Помимо прочего, именно английские власти в Гонконге, контролировавшие китайские таможни, не давали ни Сунь Ятсену, ни его преемникам получать ту часть таможенных налогов, которая превосходила суммы, собираемые англичанами в счет уплаты контрибуции, наложенной на Китай неравноправными договорами. Эту излишнюю часть налогов они отсылали в Пекин, поскольку именно пекинское правительство было международно признанным. Все попытки гоминьдановцев получить эту часть таможенных сборов оказывались безрезультатными. А тут еще расстрел!

С происками английских властей Гонконга многие вожди Гоминьдана связали и новое событие, тоже потрясшее весь город. 20 августа в 9 часов 50 минут утра у ворот ЦИК Гоминьдана был застрелен Ляо Чжункай. Он торопился на заседание и, едва выйдя из машины, пал, сраженный четырьмя пулями наемных убийц. По дороге в больницу он скончался.

Через несколько часов после убийства было созвано совместное заседание ЦИК, правительства и Военного совета, на котором по предложению Бородина был образован Особый комитет в составе трех человек: Ван Цзинвэя, генерала Сюя и Чан Кайши для расследования преступления. Бородин и Виктор Павлович Рогачев (исполнявший в отсутствие Бородина обязанности главного военного советника) стали советниками Особого комитета, сконцентрировавшего всю полноту власти в Гоминьдане. В Кантоне было объявлено военное положение.

То, что за спиной убийц «стояли англичане», ни у кого из членов комитета, похоже, не вызывало сомнений. Ляо был ярким вождем левого крыла Гоминьдана, так кому же, как не империалистам, была выгодна его смерть? Чан указал на англичан как на организаторов убийства сразу после смерти Ляо! Подозрительно быстро установили «заказчиков убийства» и в самом Гоминьдане: подозрение пало на младшего двоюродного брата Ху Ханьминя и близких к нему людей. Все они принадлежали к правым, то есть являлись оппонентами Ляо в партии, так что левые тут же «раздули слух о причастности к преступлению правого крыла».

К сожалению для членов Особого комитета, почти все подозреваемые фигуранты бежали в Гонконг. Арестовать удалось только бывшего секретаря Ху Ханьминя. Бородин немедленно потребовал арестовать и самого Ху, и того посадили под домашний арест в школе Вампу. Для порядка арестовали и начальника Управления общественной безопасности (УОБ) Кантона, тоже, кстати, члена правого крыла. Правда, потом и Ху, и начальника отпустили: то ли улик не хватило, то ли по каким-либо другим причинам. Говорят, за начальника УОБ вступился Чан Кайши, а за Ху — то ли он же, то ли очень разнервничавшийся от случившегося Ван Цзинвэй. Чан позже уверял, что именно он, Чан, «решил судьбу господина Ху… И Бородин, и Ван Цзинвэй, и Жувэй <Сюй Чунчжи> считали, что надо воспользоваться моментом и “уничтожить Ху”, но я решительно воспротивился». Ван Цзинвэй же говорил, что это он спас Ху, защитив его от кровожадного генерала Сюя. А Сюй впоследствии рассказывал Ху, что тот не был убит только благодаря его заступничеству. (Последнее вряд ли правда: известно, что Сюй ненавидел Ху Ханьминя, которого, кстати, многие в руководстве Гоминьдана не любили за высокомерие.) 22 сентября Ху был отправлен в почетную ссылку — в Москву, представителем ЦИК Гоминьдана. Бородин был этому очень рад: он «надеялся, что Коминтерн задержит Ху Ханьминя и не допустит его возвращения в Китай».