Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

— И опять, — он помахал пальцем, — все это и вне его, и в нем самом одновременно: лень и буйство, слепая созидательная сила и сонная одурь, жар двух лихорадок — мертвящей и плодотворной. И все, все только в нем самом! Вот опять эти лягушки, спаривающиеся от бесконечной скуки, однообразие, унылое, как стук деревянной мельницы, рев зверей, шлепанье босых ног во тьме — кто-то ищет душной, безотрадной встречи… Жуткие, пылающие звезды… человек во вселенной, пришпиленный к земле, как жук на булавке… И снова корабль рвется с якорной цепи и монотонно покачивается в стоячей воде порта. Неодолимое желание скрыться от этих лягушек и от мельницы…. Ощущение, что все должно быть иначе, но стоит ли волноваться… Кусочки мира или кусочки души — не все ли равно? Все равно!

— Он был алкоголиком, а? — спросил терапевт. — Запойный пьяница, не так ли?

— Как знать, отчего пьет человек — от одиночества или от упрямства, — неопределенно ответил ясновидец. — Что он заглушает в себе и топит в алкоголе: лед одиночества или дрожащий огонек ярости? Вы правы, он очень опустился. Он мог бы быть властелином, мордастым боссом, а не валяться, опухнув от рома и высохнув, как щепка, от лихорадки. Почему он не создал себе золотого тельца, который привязал бы его к одному месту? Собственность делает человека оседлым и рассудительным. Он мог стать богачом и бояться смерти.

— И это все? — помолчав, спросил хирург.

Ясновидец усмехнулся.

— Хотите, чтобы я выдумал что-нибудь, да? Красавицу креолку, в которую он был влюблен? Экзотическую революцию, ради которой он рисковал жизнью? Хищных зверей и циклоны? Жизнь, полную увлекательных приключений? Сожалею, — насмешливо протянул он, — но события — не моя специальность. Я смотрю на жизнь как на единое целое и не могу развлечь вас занятными эпизодами. — Ясновидец был раздосадован тем, что потерял нить мысли. — Понимаю, — пробормотал он, — вас интересует шрам у него на ноге. Ничего особенного, так, случайность. Он не был азартным охотником и не искал опасностей. — Наморщив лоб, ясновидец вспоминал. — На него напал хищник, за которым охотились другие, — воскликнул он наконец, радуясь, что отделался от досадной частности. — Правда, он многое испытал в жизни, но лишь потому, что сначала был нетерпелив и горяч, а это часто приводит к происшествиям, которых не случается с людьми мирного нрава. Потом он обленился и отупел, стал обрастать деньгами, хотя и не стремился к этому. Скитаться он стал меньше, но на смену пришло сонное, дурманящее блуждание мысли. Большую часть жаркого дня он валялся дома, с трудом дыша полуоткрытым ртом, и слушал, как бьются о сетку мухи, часами, да что там — целыми днями глядел в потолок и на стены, оклеенные обоями с шестиугольным узором, похожим на пчелиные соты. Он созерцал их, бездумный, неподвижный.

XVII

— Интересно, — размышлял ясновидец, — что от сознания одиночества его жизнь становилась как-то законченнее и почти приходила в равновесие. Видимо, в детстве его тоже окружали стены, оклеенные такими или похожими обоями, и уже тогда ему было знакомо чувство одиночества. Заплачь он тогда вслух, пришла бы нянька и спросила, что с ним. А сейчас около него старая негритянка с отвисшими грудями, которые шлепаются одна о другую, как сонные рыбы. Быть может, вся его жизнь — лишь сон среди этих симметричных узоров. Кто знает, как долго длится сон — мгновение или час. Все остальное появлялось, собственно, лишь затем, чтобы нарушить застывшее уединение осиротевшего ребенка: отец со своими нотациями, школа, юность, сахарный завод и эта суета… Боже, сколько было лишней суеты! Какая-то огромная, пятнистая, оранжево-зеленая букашка бегает по узорчатым обоям, но не напрямик, стремясь к определенной цели, а все мечется из стороны в сторону, остановится на мгновение — и снова устремляется куда-то. Химик глядит на нее целыми часами: ему лень встать и сбросить насекомое. А еще что? Ах да, еще яростно и раздраженно жужжит муха и бьется в оконную сетку. Вот и все. Звуки, что доносятся сюда извне, болтовня негров, стук мельницы, сухой шелест пальм, шуршание тростниковых снопов, треск солнечного пожара, тысячеголосый гул — все это только наваждение. Можно закрыть глаза и слушать, как эти звуки улетают в никуда.