Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

Горячка брачных игр, борения любви…Им нет конца!.. Пора совокупленья,как говорит Педант!.. Вам кажется — я пьян?Прошу меня простить… Ведь я прекрасно вижу,как спариться стремится все и вся!Деревья, облака и мушкизаигрывают, ловят, трутся, льнут…И там и тут! Везде! Вон птахи в кроне…Я вижу вас! И вас, двоих, в тени!..Сплетаете вы пальцы втихомолкуи боретесь в любовной лихорадке…Не думайте, — отсюда видно все!Ах, это вечное совокупленье!..Пардон, я, может, пьян, но я не так уж плох…

(Закрывает глаза.)

Не вижу ничего… Творите что угодно!

Я крикну прежде, чем открыть глаза.

Темнота.

Все живое стремится найти себе пару…Только ты одинок, одинок, одинок…По извилистым тропам плутаешь и тщетно,тщетно, тщетно в любовной погонераскрываешь объятья… Но будет!.. А вы,вы любите себе на здоровье! Хвалю!Это дело благое. Таков уж закон природы,как изволил заметить Педант…И всему в этом мире на пары делиться положено.Вижу сад… Нет! Прибежище страсти, любви,и усеяно розами сплошь оно!..

Поднимается задник.

Подхваченные ветерком любви,там упоенно мотыльки летают:

Вон кружится в пылу извечных брачных игрищкрасавчик и его подружка молодая,и нет конца роенью брачных пар!..Все по двое… Вдвоем…

(Открывает глаза.)

Куда же я попал?!

Действие первое

Мотыльки

Лазурное, лучезарное пространство, везде цветы и диванные подушки. Зеркала, столик, уставленный цветными бокалами с прохладительными напитками и соломинками для питья. Высокие сиденья, как в баре.

Бродяга(протирает глаза, осматривается). Смотри-ка, вот так красота! Ну, прямо… прямо рай. Художник лучше не нарисует! А пахнет как славно!

Клития вбегает со смехом.

Отакар(преследует ее). Люблю вас, Клития!

Клития, смеясь, убегает.Отакарза ней.

Бродяга. Мотыльки. Ей-ей, мотыльки играют. Полюбоваться бы на них, не будь я в таком виде. (Отряхивает одежду.) Ну что ж, пускай меня выгонят отсюда… пока что я полежу. Ей-богу, полежу! (Собирает подушки, стелит себе на просцениуме.) А если мне все это будет не по душе, закрою глаза и вздремну часок. (Ложится.) Вот так!

Феликс(входит). Где же Ирис? Только что я видел ее, она пила нектар… Ирис, Ирис! Вот бы найти рифму на это имя. (Садится на подушки.) «Пленительная Ирис — единственная в мире-с»… Нет, не то. Лучше бы иначе: «Тотчас всё мое существо преобразилось в клирос…» Ага, клирос — Ирис, роскошная рифма. В предыдущей строке должно быть нечто совершенно отчаянное: распад, мука, смерть, а потом внезапный поворот: «Тотчас все мое существо преобразилось в клирос, ангельский хор воспевал божество… Ирис, Ирис, Ирис!» М-м-м, это недурно. Но где, однако, Ирис? Как может она вечно проводить время с этим Виктором? О-о! «Победна на устах твоя улыбка, Ирис!» Когда разочаруюсь в ней, напишу элегию правильным александрийским стихом. Увы, страдание — удел поэта.

За сценой смех.

Это Ирис. (Отворачивается, принимает позу изящной грусти, подперев голову ладонью.)

Вбегает Ирис, за нейВиктор.

Ирис. Феликс, мой мальчик, вы тут в одиночестве? И такой интересно-грустный?

Феликс(оборачивается). Ах, это вы, Ирис? А я и не заметил…

Ирис. Почему вы не участвуете в играх? Там столько девушек.

Феликс(вскакивает). Вы же знаете, Ирис, что… что они меня не интересуют.

Ирис. Бедняжка. Почему же?