Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки

Капитан приветливо подмигивает голубыми глазками под мохнатыми щетками бровей; я думаю, он носит эти щетки, чтобы не прикладывать ладонь к глазам, когда ему надо высмотреть какой-нибудь риф.

—А вы делаете рейсы только летом, капитан?

—Не-ет. Зимой тоже. Каждые две недели туда и обратно.

—И долго вы потом отдыхаете дома?

—Два дня. Пятьдесят дней в году.

—Это ужасно! — сочувственно говорит моя сострадательная спутница. — И вы не скучаете в этих рейсах?

—Не-ет. Ходить в рейс — это очень хорошо. Да-а... Зимой — никаких пассажиров; зато много льда, все судно покрыто льдом, все время приходится скалывать. Да-а.

—Чтобы не было скользко?

—Не-ет. Чтобы судно не пошло ко дну. Да-а, — умиротворенно резюмирует капитан. — Очень хороший пароход. Вам тут понравится.

* * *

Докладываю, капитан, что нам здесь действительно нравится. В самом деле, очень уютный пароход! Крохотные палубы, пара плетеных кресел и все, — никакого дешевого шика. Курительный салон, обитый зеленым плюшем — нечто среднее между скромным борделем конца прошлого века и залом ожидания первого класса на провинциальном вокзале. Столовая, обтянутая красным плюшем, и дюжина каюток со всем необходимым, то есть с двумя койками, похожими на гладильные доски, двумя спасательными поясами и двумя «блевательницами» для страдающих морской болезнью. Сидеть на гладильных досках нельзя, — они снабжены металлическими перильцами, чтобы спящий не свалился во время качки... Подушки тощие, как пеленки, но под голову можно подложить спасательный пояс, и получается недурно. Вместо чванных стюардов — одна хромая бабка и одна угрюмая тетя. В общем, здесь можно чувствовать себя как дома.

Над самой головой у нас грохочет лебедка. Сперва это беспокоит, но потом привыкаешь, — по крайней мере, знаешь, что делается на судне. По грохоту можно различить, что грузят — муку или кирпич. Просто невероятно, сколько всякого груза помещается на этом пароходике!

Уже полночь, «Хокон Адальстейн» все еще грузится в тронхеймском порту. Но вот второй, третий гудок, вскипела вода под винтом, пароход дрогнул, затрещал и тронулся с места. Счастливого плавания и покойной ночи! Только теперь, наконец, начинает пахнуть путешествием на север.

* * *

— Вставай, слышишь, вставай!

—Что случилось?

—В каюту течет вода.

—Да нет, не течет!

—Течет! Хлещет в окно!

—М-м...

—Что-о?

—Ничего. Я сказал «м-м»...

—Прошу тебя, сделай что-нибудь!

—Зачем?

—Потому что нас заливает водой! Мы утонем!

—М-м-м...

—Да не спи же, ради бога!

—Я не сплю. — Женатый человек садится и шарит в поисках выключателя. — В чем дело?

—Нас заливает водой. Из окна!

—Из окна? Гм, надо закрыть его, и все тут.

—Вот и закрой его и не мычи.

—М-м-м... — Женатый человек встает с гладильной доски, перелезает через перильца и пробирается к иллюминатору. За окном — белый день, видно море с гребешками воля. Смотрите-ка, «ikke fjord», мы в открытом море, потому-то нас и качает.

—А-а, черт возьми... — ворчит женатый человек.

—Что такое?

—Да опять льет в окно.

—М-м-м...

—Меня всего окатило.

—Так закрой окно, и все тут.

Женатый человек вполголоса изрыгает проклятья и пытается закрыть иллюминатор. Но это не легко сделать без разводного ключа.

—А, черт!

—Что там еще?

—Я насквозь мокрый. Бр-р!

—Отчего?

—В окно хлещет вода.

—Да нет, не хлещет.

—Говорю тебе, хлещет. Прямо в окно.

—М-м-м...

Наконец иллюминатор закрыт и завинчен, правда, человек чуть не вывихнул пальцы и промок, как мышь. Скорее опять под одеяло и подложить под голову спасательный круг!

Страдальческий стон.

—Что с тобой?

—Пароход качает.

—М-м-м...

—У меня начинается морская болезнь!

—Да нет.

—Но ведь пароход качает?

—Ничего подобного.

—Так и швыряет!

—М-м-м...

—Неужели ты не чувствуешь качки?

—Совсем не чувствую.

По совести говоря, качка есть, но женщине незачем знать все. Качка даже приятна: сначала вас возносит кверху, мгновенная пауза, пароход потрескивает и плавно опускается. Потом поднимается ваше изголовье...

—Ты все еще не замечаешь качки?

—Ни чуточки!

Очень странно видеть собственные ноги выше головы, у них такой необычный вид.

—А мы не можем утонуть?

—Не-ет.

—Пожалуйста, открой окно, я задыхаюсь!

Женатый человек слезает с гладильной доски и снова открывает иллюминатор, едва не поломав при этом пальцы; но ему уже все равно.

—А, ч-черт! — вырывается у него.

—Тебя тоже мутит? — сочувственно спрашивает слабый голос.

—Нет, но в окно брызжет вода. Здесь опять мокро...

С минуту слышны только тяжелые вздохи.

—А здесь глубоко? — осведомляется встревоженный голос.

—Глубоко. Местами около полутора тысяч метров.

—Откуда ты знаешь?

—Читал где-то.

—Полторы тысячи метров. О господи! — Вздохи усиливаются. — Как ты можешь спать, когда под нами такая глубина?

—А почему бы мне не спать?

—Но ведь ты не умеешь плавать.

—Умею.

—Но здесь ты обязательно утонешь. Полторы тысячи метров!

—Я могу утонуть и на глубине в пять метров.

—Но не так быстро.

Слышен шепот, словно кто-то молится.

—А нельзя ли нам сойти с парохода?

—Не-ет.

—Неужели ты не чувствуешь, как пароход бросает из стороны в сторону?

—Да-а-а...

—Ужасная буря, а?

—М-м-м...