Чарльз Диккенс. Собрание сочинений в 30 томах. Том 24

Среди купальщиков очень немного молодежи, но ее совсем нет (за исключением молодой особы) в ассортименте Подснепов. Лысые купальщики, скрестив руки, беседуют с мистером Подснепом на предкаминном ковре; купальщики с бакенбардами, держа шляпу в руке, гоняют на корде вокруг миссис Подснеп, после чего удаляются вспять; бродячие купальщики разгуливают по комнатам, заглядывая в декоративные шкатулки и вазы, словно подозревают Подснепов в воровстве и надеются найти свою пропажу на дне какой-нибудь вазы; прекрасные купальщицы сидят по стенам, поглядывая одна на другую и демонстрируя мраморные плечи.

Все это время (как и всегда) бедняжка мисс Подснеп, робкие попытки которой (если были такие попытки) совершенно затмеваются великолепно галопирующей матушкой, старается держаться в тени и, видимо, подсчитывает с грустью, сколько раз ей придется еще праздновать таким образом свой день рождения.

В одной из статей подснеповского кодекса приличий установлено, что об этом дне вообще не следует говорить. Поэтому день рождения молодой особы замалчивают и обходят вниманием, словно всеми участвующими решено, что ей было бы лучше вовсе не родиться на свет.

Супруги Лэмл до того любят своих милых Венирингов, что ни минуты не могут обойтись без этих превосходных друзей; но, наконец, то ли очень открытая улыбка мистера Лэмла, то ли почти незаметное движение одной из его рыжеватых бровей, но уж верно либо то, либо другое — говорит миссис Лэмл: «Почему же вы не начинаете игру?» И та, оглянувшись по сторонам, замечает мисс Подснеп, по-видимому, спрашивает: «С этой карты?» — и, получив утвердительный ответ, идет и садится рядом с мисс Подснеп.

Миссис Лэмл так рада посидеть в уголке и поговорить спокойно.

Разговор обещает быть уж чересчур спокойным, ибо мисс Подснеп отвечает испуганно:

— О, право. Вы очень любезны, боюсь только, что я не умею разговаривать.

— Попробуем для начала, — вкрадчиво говорит миссис Лэмл с самой милой из своих улыбок.

— О! Боюсь, что вы найдете меня очень скучной. Вот мама так разговаривает!

Это и так видно, потому что мама разговаривает, как обычно, галопом, изогнув шею и потряхивая гривой, сверкая глазами и раздувая ноздри.

— Может быть, вы любите чтение?

— Да. По крайней мере оно мне не так надоело, — отвечает мисс Подснеп.

— И м-м-музыку? — Миссис Лэмл так вкрадчива, что влепляет в это слово не менее полдюжины «м».

— Даже если б я умела играть, так у меня не хватит на это Духу. Вот мама так играет! — Со свойственным ей размахом мама и в самом деле иной раз пробегает рысцой по клавишам, с таким выражением, будто совершает нечто выдающееся.

— Вы, конечно, любите танцы?

— Ох, нет, не люблю, — отвечает мисс Подснеп.

— Как? В ваши годы, с вашей наружностью? Право, милочка, вы меня удивляете!

— Не знаю, — после долгого колебания начинает мисс Подснеп, бросая робкие взгляды на тщательно подкрашенное лицо миссис Лэмл, — может, я и любила бы танцевать, если бы… ведь вы никому не расскажете, нет?

— Дорогая моя! Никому на свете!

— Да, я верю, что вы не расскажете. Может, я и любила бы танцы, будь я трубочистом на майском празднике[37].

— Бог мой! — в изумлении восклицает миссис Лэмл.

— Ну вот! Я так и знала, что вы удивитесь. Но вы ведь никому не скажете, нет?

— Право, душенька, — отвечает миссис Лэмл, — теперь, когда я с вами разговариваю, мне еще больше захотелось познакомиться с вами поближе, чем прежде, когда я только смотрела на вас издали. Как мне хочется, чтобы мы с вами стали настоящими друзьями! Попробуйте подружиться со мной. Право! Вы не думайте, что я такая уж старозаветная матрона, — я ведь, знаете ли, совсем недавно вышла замуж; вы видите, я и сейчас одета как полагается новобрачной. Ну, так что же трубочисты?

— Т-сс! Ма услышит.

— Она ничего не может услышать оттуда, где теперь сидит.

— Напрасно вы так думаете, — говорит Джорджиана, понизив голос. — Я хотела сказать только одно: что трубочистам, должно быть, очень весело танцевать.

— И что вам тоже было бы весело, будь вы трубочистом?

Мисс Подснеп многозначительно кивает.

— Так, значит, сейчас вам не весело?

— Что вы! — говорит мисс Подснеп. — Это такой ужас! Если б у меня хватило злости и сил убить кого-нибудь, я бы убила своего кавалера!

Эта точка зрения на искусство Терпсихоры, практикуемое в обществе, настолько нова, что миссис Лэмл в немом изумлении взглядывает на своего юного друга. Та сидит в принужденной позе, нервно перебирая пальцами и тщетно стараясь спрятать свои локти. К этой недостижимой при открытом бальном платье цели, казалось, постоянно направлено все ее существование — и безрезультатно.

— Это очень дурно, не правда ли? — спрашивает мисс Подснеп с покаянным выражением лица.

Миссис Лэмл, не зная хорошенько, что ей ответить, ограничивается поощрительной улыбкой.

— Нет, танцы просто мука для меня, — продолжает мисс Подснеп, — и всегда были мукой! Я так боюсь опозориться. И это до того стыдно! Никто не знает, что я выстрадала у мадам Сотез, где меня учили танцам, придворным реверансам и прочим ужасам, то есть пытались научить. Мама все это умеет.