Чародей поневоле

— Но, милорд, в отличие от крестьянина господину нечего бояться вынужденного брака.

Род вновь нахмурился и пристально взглянул на девушку. Он решил, что она немногим моложе его и ей где-то двадцать девять — тридцать.

А для крестьянки в подобном обществе быть в тридцать лет не замужем... Он протянул руку.

— Иди сюда, малышка.

На миг в ее глазах вспыхнул огонек надежды, но тут же погас, сменившись смирением. Она со вздохом упала на сено рядом с ним, перекатилась на бок и положила голову к нему на плечо.

Надежда, — размышлял Род, явственно ощущая упругость прижавшихся к его боку груди и бедер. — Надежду смяли и отбросили прочь... Он содрогнулся, и девушка озабоченно подняла голову.

— Замерз, милорд?

Род повернулся к ней и улыбнулся. Внезапно поднявшаяся волна нежности и благодарности комом встала у него в горле. Он крепко прижал девушку к себе и закрыл глаза, чтобы полнее ощутить прикосновение ее тела. Его голову наполнил аромат, но не розового масла или сирени, а просто солено-сладкий запах женщины.

Род вдруг с удивлением осознал, что переполнявшая его боль ушла, — боль, о существовании которой он и не подозревал, покуда она не покинула его.

Девушка прильнула к Роду, уткнувшись лицом ему в шею и стиснув в кулачках ткань его камзола.

Постепенно он вновь расслабился, разомкнув свои объятия, и замер, стараясь ни о чем не думать и лишь жадно впитывая в себя окружающий его мир. Издалека доносилось пение птиц и шепот ветра в живых изгородях и кронах деревьев. Где-то поблизости стрекотал в сене сверчок.

Она разомкнула свои объятия одновременно с ним.

Прильнувшая к нему голова и руки девушки словно налились свинцом.

Солнце слепило его даже сквозь веки. Он лежал, окунувшись в алое сияние, наблюдая мир через звуки.

Послышался шорох, и ее тело отодвинулось от него — теперь девушка села. Она, должно быть, смотрит на него, в глазах застыла боль, нижняя губа дрожит, по щеке крадется слеза.

Его захлестнула жалость к ней, а затем — гнев на себя. Не ее вина, что сейчас он мечтал лишь о покое, а не о любви. Род открыл глаза, перекатился на бок и хмуро посмотрел на нее. Но в ее глазах не было боли — только глубокая симпатия и беспокойство.

Она робко поднесла пальцы к его щеке, не касаясь кожи. Он поймал ее руку, прижал ладонь к щеке и изумился, насколько кисть девушки меньше его собственной.

Род закрыл глаза, еще крепче стиснув ее руку. Где-то вдали замычала корова, захихикал в ветвях ветер. Она сказала очень нежным, низким голосом:

— Милорд, делайте со мной все, что захотите. Я ни о чем вас больше не прошу.

Я ни о чем вас больше не прошу... Любовь, она должна ее получить, хотя бы на минуту, даже если вслед за ней тут же наступит расставание; даже если оглянувшись назад, она поймет, что это был лишь краткий миг вожделения, а не любовь. Даже если это принесет лишь боль и грусть, ей нужно дать любовь.

Он посмотрел девушке в глаза — в них блестели слезы. Род вновь сомкнул веки, и перед его мысленным взором возникло лицо Катарины, а рядом — лицо Туана. Частица его сознания словно стояла поодаль и всматривалась в эти лица, отмечая, как хорошо они выглядят вместе — прекрасная принцесса и храбрый молодой рыцарь.

Затем рядом с образом Туана появилось его собственное лицо. Сравни, — пробилась из глубины сознания мысль, сравни.

Руки Рода судорожно сжались, и он услышал, как крестьянка тихо всхлипнула от внезапной боли.

Он выпустил ее руку и посмотрел на девушку. И лицо Катарины всплыло рядом с ее лицом.

Род смотрел на них обеих. Одна хотела использовать его, другая — быть использованной им, и внезапно грудь его сдавила петля гнева — гнева на Катарину, за ее уверенность в своей всегдашней правоте и твердую решимость подчинить весь мир своей воле; и на эту крестьянскую девушку, за ее безмолвное обожание и глубокое смирение, за глубину ее теплоты и нежности.

Душившая его петля гнева сжималась все туже и туже — гнева на собственную животную сущность, и вот его пальцы впились девушке в плечи, и он опрокинул ее на сено. Она ахнула от боли, тихо плача, пока его губы терзали ее уста, давя, кусая и разрывая.

Пальцы Рода сжали челюсть девушки, мешая ей закрыть рот, а его язык с силой вонзился под ее язык. Его рука тискала тело девушки, пальцы глубоко вонзались в плоть, мучая и терзая, спускаясь все ниже и ниже.

Вдруг ее тело изогнулось от невыносимой боли, ногти впились ему в спину. Затем она высвободилась, ее грудь вздымалась перед ним в рыдании.

Его гнев наполовину испарился, а оставшаяся половина обратилась против него самого и пронзила в нем что-то, высвободив волну раскаяния.

Он перекатился на бок, сняв с нее груз своего тела. Губы его внезапно стали нежными, теплыми и умоляющими, а руки мягкими, ласкающими и утешающими.

Она судорожно вздохнула, тело ее вновь напряглось. Дурак, — раздался в его мозгу насмешливый голос. — Дурак! Ты же только еще сильней обижаешь ее!