— Вчера в доме некоего Гульбанкина произошло убийство. Кто-то хотел отравить хозяина дома, а по чистой случайности зелье с ядом выпила гостья. На место преступления выезжал Земсков Володя, но узнав некоторые подробности я попросил, чтобы это дело передали нам.
— Караблоль с удовольствием отдаст тебе все дела, которые имеет. — усмехнулся Рафик. Он недолюбливал Земскова за хамоватую натуру. — И что это за подробности?
— За день до покушения Гульбанкин нашёл возле своей двери игральную карту валет пики.
Рафик присвистнул:
— Это серия? Преступник оставляет визитную карточку. За какие провинности умирают эти люди?
— Пока не знаю. — Шапошников выпалил всё, что выяснил вчерашним вечером и нетерпеливо поторопил приятеля. — Я так понял, что есть ещё кто-то с такой же картой?
— Есть! И это уже второй труп после убитого во Франции. Только этого отравили, а второго кажется утопили. Я ещё не получил отчёт о вскрытии.
Рафик гордился собой, он раскопал историю с утопленником в деревне Свияга, несмотря на то, что в деле лишь вскользь упоминался тот маленький факт, связывающий эту историю с другими аналогичными преступлениями. В описи вещей, найденных при трупе оказалась размокшая и от этого еле различимая игральная карта пиковый валет.
— И что ты думаешь по этому поводу? — Рафэль сверкнул чёрными глазами.
— А то, что эти смерти связаны между собой, и мне кажется, что есть ещё трупы о которых мы пока не знаем или скоро будут. Надо выяснить, кто этот утопленник. Должен же его кто-то разыскивать. Ты займись этим.
— А что будем делать с Гульбанкиным? Ведь тот кто хотел его убить захочет довести до конца начатое, исправить свою ошибку. Пока он один знает кто мог желать его смерти. Факт, что эти люди связаны между собой.
— Давай так: я отправлюсь в клинику, куда доставили Эдуарда Гульбанкина, может доктор уже разрешит поговорить с ним. А ты найди официанта из ресторана «Северная Пальмира» и допроси его. Позже займёмся всей компанией, которая собралась вчера на вечеринку. Тот кто подсыпал яд в бутылку человек свой, знает привычки и традиции в этом доме. — Шапошников посмотрел на часы. — Надеюсь к вечеру будет готова экспертиза.
— Если из Свияги сегодня не получу известий, то завтра с утра придётся туда наведаться самому.
— Ты прав, будет лучше если ты сам посмотришь всё на месте и поговоришь со свидетелями.
Гульбанкину приснилась мать молодая, с вьющимися волосами, заколотыми у висков чёрными невидимками. Стояло раннее, летнее утро. Через открытое окно лёгкий ветерок еле колыхал ситцевые занавески. Мама сидела на краешке его кровати, будила маленького Эдика, поглаживая вдоль тела и приговаривала:
— Вырастет мой мальчик большой— пребольшой, мамин сынок, помощник. Просыпайся мой ёжик, просыпайся мой касатик.
И он, открыв глаза, счастливо потянулся, зевнул и уселся рядом с мамой в чёрных трусах и белой майке, свесив ноги с кровати. Она погладила его по выгоревшему на солнце короткому ёжику волос и по разбитым коленкам.
— Помолись Боженьке, потом умывайся и приходи завтракать. Сегодня в детский сад не пойдёшь— у меня выходной.
— Мам, а Боженька обидится, если я сегодня не поговорю с ним? — Эдик спрыгнул с кровати и зашлёпав босыми ногами побежал в угол к игрушкам. У него были другие планы на сегодняшний день.
— Нет не обидится. Он не может сердиться или браниться, он всех любит. Это же тебе Боженька нужен, ты моли его о благодати, о милости.
— А зачем мне его просить? У меня всё есть.
— Ты просто проси, чтобы он был с тобой, даже во грехе, и пусть строго накажет, если ты сотворил что-то нехорошее, но только чтобы не оставлял ни в радости ни в горе. Безразличие убивает всё живое.
Мать всегда разговаривала с пареньком, как со взрослым. Она взяла сына за руку и усадила рядом.
— Вот послушай. Давным-давно жил святой старец. Он молился и скорбел о грехах человеческих. Он недоумевал, почему же люди и в храм ходят, и Богу молятся, а живут так же плохо и греха не убывает. И воскликнул он тогда, обращаясь к Богу: «Господи, неужели не внемлешь Ты нашим молитвам? Люди постоянно обращаются к Тебе, чтобы жить в мире и покаянии! Неужели суетна их молитва, и не слышны их голоса?» И вот однажды с такими мыслями он погрузился в сон и привиделось ему, как Ангел небесный, обняв крылом, поднял его высоко над землёй. И чем выше они поднимались, тем слабее становились звуки, доносившиеся с поверхности земли. Уже не раздавались человеческие голоса, шум, крики, песни и затих весь шум мирской, суетливой жизни. Лишь порой долетали прекрасные звуки далёкой лютни.
— Что это? — спросил старец.
— Это святые молитвы, — ответил Ангел, — только они слышатся здесь.
— Но отчего так слабо звучат они? Ведь сейчас весь народ молится в храме?
Ничего не ответил Ангел и горестным было его лицо.
— Ты хочешь знать? Смотри!