Чарующая бесполезность

— Позвольте я вам поясню. Надеюсь вы знаете, что харакири это самоубийство, которое совершает самурай. Японцы предпочитают термин сэппуку. Для нас, европейцев, ортодоксов и католиков самоубийство большой грех, однако буддисты не налагали на самоубийство никаких религиозных запретов. Японцы считали что каждый волен положить конец своей жизни так, как он того желал: достойная смерть была предпочтительнее жизни в бесчестье. Такими поступками восхищались, но и скорбели о безвременно ушедших. Литература смакует, описывая этот жестокий акт, как будто герой вспарывает живот, вырывает внутренности в присутствии врага. На самом деле этот способ уйти из жизни никогда не носил такого ужасного характера. Это вымысел чистой воды. В действительности тем кто совершал сэппоку, вспарывал живот, всегда помогал кайсаку-нин— друг или свидетель, который в определённый момент должен был отсечь голову саблей. Ритуальный надрез не был глубоким и не задевал ни одного жизненно важного органа, однако он ясно говорил о добровольном решении уйти из жизни, и не давал повода обвинять того, кто лишил его головы.

— Вы взяли на себя роль того, кто стоит над головой, чтобы её отрубить? — Шапошникову часто приходилось выслушивать преступников, которые пытались оправдать собственные поступки, но это оказалось что-то новенькое. — То есть вы помогли им умереть, чтобы они не жили в бесчестье?

— Вот именно! Эти люди уже сделали надрез на своей жизни, осталось только им помочь.

Родион сник, от долгого допроса навалилась усталость и апатия. Что ещё он может сказать? Этот красивый, светловолосый мужчина, кажется понимал его. Караваев тяжело вздохнул, руки смиренно опустились, но когда он поднял глаза, взгляд его горел.

— Японцы философски относятся к такому событию, каким является смерть: она не внушает им страха, ибо там не ждут их страшные муки, ровно как не ждёт и рай— он представляется им маловероятным. Буддизм это учение об относительности всего сущего: всё, что родилось, непременно придёт к распаду и смерти. Некоторые буддисты верят в некое подобие рая, но это не вознаграждение за добродетель, как в других религиях, а как состояние абсолютного блаженства, отсутствия желаний и страданий. А в основном они не верят ни в ад, ни в рай, считают, что после смерти станут невидимой, высшей сущностью. Однако все полагают, что смерть это неизбежность, которую не в состоянии перехитрить даже Император.

— Зачем вы подкинули карту Гульбанкину?

— Карта для того, чтобы он почувствовал причастность к той истории и понёс ответственность вместе с другими. Однако убивать в мои планы не входило. — Родион замялся. — Как бы вам это объяснить: когда я узнал, что у него рак, то понял, что его наказывают высшие силы. И потом японизированное чтение числа четыре «си» вызывает в памяти другой иероглиф «смерть», который скажет то же самое. Я наказал четырёх человек. Я свершил правосудие.

— Не обманывайте себя, меня, да и всех вокруг, вы окружили свои поступки философией, религией, психологией, объясняете мотивы своих поступков красиво и витиевато. На самом деле вы отомстили этим людям за унижение, которому подверглись. В какой-то момент смерть сестры ушла на второй план, боль от потери притупилась и лишь воспоминания жгли вашу душу и требовали наказания, только поэтому вы ждали столько времени, вероятно надеялись, что обида со временем уйдёт. Но этого не произошло.

— Да что вы понимаете! — вяло возразил караваев. — Я всё сделал правильно с этими людьми. Никчёмные, волею судьбы получившие возможность воровать по крупному, играть по крупному я дал им возможность умереть по крупному. Вон, все газеты пестрят о жертвах от рук серийного маньяка.

— Не скажите, вся слава достанется вам. Тем, кого вы убили уже всё безразлично. Скажите, зачем надо было устраивать театр одного актёра с переодеваниями и пиковый валет на месте преступления?

— Во первых я не хотел, чтобы вы решили, что это простая бытовуха, каждого из них могли грохнутиь или жена, или конкуренты, или родственники из-за наследства, Я наталкивал вас на мысль, что это звенья одной цепи. — Родион усмехнулся своим воспоминаниям. — Знаете, красота по-японски— не в вещах самих по себе, а в их комбинациях, плетущих узор светотени. — мужчина наклонился к самому уху полицейского и прошептал. — Позвольте мне испытывать наслаждение от мимолётности и чарующей бесполезности вещей.

У Шапошникова мелькнула мысль, что парень лишился рассудка, но когда посмотрел в воспалённые глаза, то понял: Родион ждал их, именно его, Шапошникова или Рафика, или Карамболя просто потому, что уже не в состоянии был носить эту ношу в себе. Когда он убил первый раз то плакал наверное, но потом уже не смог остановиться, а сейчас глаза его лихорадочно горели, но глядел он чисто и разумно. Они замолчали, каждый думал о своём, неожиданно Караваев тихо заговорил: