Чарующие сны

– Вы одна живете?

– Одна. Сын погиб в конце войны, еще мальчишкой был. В бомбежку попал. Мужа под Киевом убили. Сестра есть, но в Кишиневе, а это сейчас вроде как заграница.

Инга достала шприц и приладила одноразовую иглу.

– Где у вас лекарства?

– Вон, на столе. Ты ко мне теперь постоянно приходить будешь?

– Да, наверное.

– Хорошо. Я сразу вижу людей, ты умница. Хочешь чаю?

– Спасибо, но я тороплюсь.

– Посидела бы со старухой, я бы тебе много интересного порассказала, куда тебе спешить? А, ну да, ты ж еще молодая, а в молодости спешить надо.

Инга взяла плоскую коробку с лекарствами, вытащила две ампулы и незаметно сунула их в карман халата. Затем, так же незаметно, вынула из кармана две других и воткнула их в коробку. Старушка продолжала болтать и не замечала ни этих манипуляций, ни легкой бледности, ни дрожащих пальчиков новой медсестры. Инга передвинула коробку поближе к хозяйке, открыто извлекла ампулу, отломала горлышко и ввела иглу. Сделав укол, она повторила ту же самую процедуру со второй ампулой.

Старушка опустила заштопанный рукав и вздохнула.

– Много мне еще осталось?

– Я не знаю, надо в карте посмотреть. Я же в регистратуре адреса получаю.

– Может все-таки попьешь чайку? Леночка, что до тебя колола, всегда оставалась. Сейчас не ходит, уволилась, верно.

– Извините, я действительно спешу.

Инга торопливо сложила инструменты в сумочку. Туда же она бросила использованные ампулы. Так велел Альберт.

Старушка продолжала щебетать, рассказывая что-то про казачью станицу, где она родилась и про царя, которого якобы видела еще живым. Но Инга не прислушивалась. Она быстро надела пальто, попрощалась и выскочила на лестницу. Только здесь она почувствовала, что сердце колотится, как сумасшедшее, а лоб охватило жаром. Она оперлась рукой о стену, чтобы не упасть, потом прижалась к ней щекой. Стенка была влажной и холодной, но жар никак не проходил. Хорошо, что сейчас ее никто не видит. Постояв так минут пять, Инга вышла из подъезда.

Кивинов сосредоточенно разбирался в каракулях медицинского журнала. Он давно заметил, что работники медицины наверно специально учатся коряво писать, потому что во всех врачебных документах, с которыми ему приходилось сталкиваться начиная от рецепта и кончая его медицинской карточкой, корявость почерка превышала все нормы. Он и сам не обладал каллиграфическим почерком, но его корявость, по придуманной им десятибалльной системе, равнялась пяти. У Соловца, к примеру, – трем, а у Петрова – семи. Пожалуй, во всем отделении один Волков был по этому показателю несомненным лидером.

Ну, а тут – поди, разбери. Кивинов захлопнул журнал, сказал медсестре, что через некоторое время вернет его и поднялся в кабинет заведующей.

– Помогите, пожалуйста. Давайте за последние три месяца. Вот в этой графе чьи фамилии?

– Это медсестры, которые ходят на процедуры. Они сюда себя сами записывают. В принципе, ведение этого журнала ничем не регламентировано, мы его завели для удобства. Учет рабочего времени да и путаницы поменьше.

– Понятно. Вот это Ковалевская? Я правильно прочитал?

– Да, это она.

– А по какому принципу медсестры выбирают адреса?

– Да ни по какому. Куда хотят, туда и ходят. Лишь бы общее число посещений было в норме.

– Отлично. Я прямо у вас журнальчик полистаю, если что не пойму, переспрошу.

– Пожалуйста.

– Да, кстати, а кто заполняет вот эту часть, с данными больных?

– Лечащий врач. Вот в этой колонке – количество процедур. Сестры только вписывают свою фамилию и дату. Сразу видно, сколько посещений уже было.

– Понятно.

Кивинов достал блокнот и стал делать отметки. Через полчаса усидчивой работы он захлопнул журнал, поблагодарил заведующую, спустился вниз в регистратуру, где отдал журнал, и вышел на улицу.

Для конца марта было достаточно прохладно. За городом, наверно, еще снега полно, судя по прохожим, тащившим лыжи. Сам Кивинов не был любителем этого спорта, да и времени на загородные прогулки все равно не хватало.

Он вышел на проспект, но троллейбуса ждать не стал, а пошел пешком. Он терпеть не мог ждать транспорт, и если на горизонте ничего подходящего не вырисовывалось, шел пешком. Естественно, только в тех случаях, когда идти было недалеко. А что делать, не жизнь, а вечный цейтнот. Стояние на остановках – непозволительная роскошь, даже если никуда не спешишь.

Пройдя быстрым шагом две остановки, он подошел к знакомому дому и нырнул в подъезд.

Первое, что услышал Кивинов, вернувшись через пару часов в отделение, это страшный гогот Волкова. Правда, на сей раз он доносился не из кабинета Славика, а из дежурной части. Наверное, анекдоты травят, – подумал Кивинов. В дежурку он заходить не стал, а направился сразу к Петрову. Миша сосредоточенно выводил свои семибалльные каракули.

– Чего там Волков ржет опять? Ущемление мозговой, кости?

– Не, еще смешнее. Карлика поймали. Охрана, с поличным.

– Какого карлика? – не понял Кивинов.