Час мертвых глаз (ЛП)

– Спокойно! – сказал Цадо раненому. – Только спокойно, Малыш! Теперь ты скоро будешь дома. Тогда придут медсестры, и каждый вечер они будут целовать тебя перед сном, и когда ты снова сможешь двигать лапами, ты получишь дополнительную комнату с дамским обслуживанием, рано утром, в полдень и вечером, и три раза к кофе, до тех пор, пока ты можешь. Самые прекрасные дамы из всего дивизионного медпункта, блондинки, брюнетки и рыжие, чего ты хочешь, гигиенично безупречные и очень заботливые! Они напудрят тебе зад, и будут чистить нос, и мы придем через день и принесем тебе шнапс, чтобы ты был в хорошем настроении, когда они появятся вечером только что вымытые в твоей комнате. И теперь замолчи и спи, иначе ты и нас еще всех сведешь с ума, у нас больше нет болеутоляющих таблеток.

Он чувствовал, как что-то начало дрожать в нем. Он знал это, это было всегда так. Нервы, думал он, это снова начинается. Вокруг его головы, кажется, лежало железное кольцо, которое сжимало ему мозг. Он начал покачивать коленями.

– Вы все…, – пыхтел раненый на полу, – вы застрелили их! Вы и меня тоже хотели застрелить… Но меня нет! Не меня, собаки… Я взорву вас… в… Он приподнялся с лихорадочно блестящими глазами. При этом он опирался на здоровую руку и таращил глаза на других. Из нагрудного кармана он вытянул помятую сигарету и засунул ее между губ. Затем он вытянул спички из кармана и пытался зажечь рукой сигарету. – Не курить! – прикрикнул Тимм сердито. – Ты что, с ума сошел? Весь отсек – это один сплошной бензиновый пар! Он увидел, что раненый не обращал на него внимания и продолжал заниматься спичечным коробком. Он сломал одну спичку и выловил следующую из коробка. – Дай прикурить, – возбужденно просил раненый. – Дай мне прикурить, свинья!

– Ложись, – тихо сказал Тимм, – скоро мы сядем, тогда ты сможешь курить.

– Огня! – кричал раненый. – Ты, свинья, ты должен дать мне огня, или я тебя расстреляю!

Биндиг видел дрожащие руки Цадо. Он взял раненого за плечо и мягко сказал ему на ухо: – Подожди немного, пока мы не выйдем из машины! Ложись туда…

Но раненый оттолкнул его назад и с невероятным напряжением поднялся на ноги. Он теребил правой рукой кобуру и кричал: – Эта свинья должна дать мне прикурить! Я расстреляю его! Я выстрелю ему… в рожу…

Он уже открыл кобуру и вытаскивал пистолет. Но он не смог навести его на Тимма, потому что тот вскочил и ударил прикладом «Беретты» по запястью раненого. Он, с криком от боли, выронил пистолет и бросился на унтер-офицера. Другие вскочили и попытались оттеснить его в сторону. Тимм не нуждался в их помощи. Он сильно ударил маленького солдата в лицо. Это был короткий, хлопающий удар, и мужчина взвыл. Тогда Тимм ударил его кулаком под грудную клетку, и тот сломался. Было похоже на то, как будто бы вся сила, которую он как раз использовал, быстро сгорела. Он съежился на полу самолета, и слезы начали бежать по его лицу. Он всхлипывал, когда Биндиг взял его и снова отнес на лохмотья, но больше не защищался. Радист отодвинул перегородку и крикнул: – Посадка через три минуты!

– Они похоронили их…, – стонал раненый, жалобно всхлипывая. Тимм поднял с пола пистолет и засунул его на место. Машина скользнула ниже, спускаясь к аэродрому.

Деревня

Деревня называлась Хазельгартен. Она лежала в нескольких километрах за фронтом, и насчитывала почти три дюжины домов. Они стояли рядами плотно друг с другом, группируясь вокруг извилистой, с ямами, грязной дороги, грязь на которой замерзла в причудливых формах.

Только один единственный хутор лежал на удалении несколько сотен метров от деревни. Не очень большой двор с пристроенным к дому амбаром и с высоким деревянным забором. Между хутором и деревней лежала широкая равнина. Она охватывала деревню.