Час отплытия

— Дело передали в суд. Среди свидетелей вызвали и Тон Дадойю, который за словом в карман не полезет, — личность известная. В суде негде было яблоку упасть. Когда секретарь суда открыл дверь в помещение, где ждали свидетели, и вызвал Тон Дадойю, любопытство присутствующих достигло высшего накала.

«Тон Дадойя!»

Свидетель с независимым видом вошел в зал суда и занял свое место. Доктор Эстевао де Соуза начал с вопроса: собирается ли свидетель говорить суду правду? Дадойя слегка кивнул головой.

Вместо того чтобы членораздельно ответить сеньору судье, крестьянин лишь кивнул головой — это была дерзость.

Тон Дадойя — лет тридцати, а может, и сорока, с изборожденным морщинами лицом, высохшим телом, в белых штанах и рубашке, с обычной палкой из апельсинового дерева в руке — не сводил глаз с судьи.

По залу пронесся встревоженный ропот, и судья призвал к тишине. Потом повернулся к свидетелю:

«Вы не у себя дома, а в суде. Поэтому отвечайте на все мои вопросы ясно, вслух, с должным уважением к суду. В противном случае вы ответите за последствия. — И добавил: — Отвечайте, а не кивайте головой. Понятно? Клянетесь говорить суду правду и только правду?»

Тон Дадойя, пристально глядя на судью, ответил на смеси креольского с португальским:

«Сеньор доктор судья, сделайте одолжение говорить громче, не разбираю я всех этих шу-шу. — И без лишних церемоний уточнил: — Не слыхать мне».

Доктор Эстевао, не веря своим ушам, уставился на крестьянина. Что это: умышленное оскорбление или неотесанность?

«Вы только что оскорбили суд. Если вы не извинитесь, я вас арестую».

Публика восторженно смотрела на свидетеля, бросающего дерзкий вызов судьбе.

«Не знаю, чего вы хочете».

Зал изумленно затих.

До самого конца судебное заседание шло очень напряженно. Приговор вынесли суровый — длительное тюремное заключение. В число осужденных попал и Тов Дадойя.

Ясно, что подобный приговор, да еще с арестом свидетеля, окончательно скомпрометировал доктора Эстевао де Соуза в глазах местных жителей. Даже те, кто раньше защищал его, изменили свое мнение…

Нья Арманда взглянула на мужа, задремавшего в своем кресле и отдавшегося одному из удовольствий, доступных беззаботному и лишенному честолюбия человеку: мирному сну. Она пододвинула свое кресло так, чтобы сесть поближе к нему и ко мне, и велела служанке принести гребень. Продолжая свой неспешный рассказ, она плавными движениями проводила гребнем по волосам мужа.

Происходило все это, как уточнила нья Арманда Ферро, в столице острова Санту-Антан — Понта-ду-Сол, недалеко от побережья.

Пригородный поселок, без электрического освещения. Узкие улицы, мощенные булыжником, вымирали с наступлением темноты. В этом поселке в старом перестроенном доме, окруженном пальмами, с манговым деревом во дворе, жил известный вам доктор Эстевао де Соуза.

Однажды утром к нему в дверь постучали.

Было около двух часов, светало. На дорогах ни души. Рокот морских волн, отражаясь о скалы, отдавался эхом в горах, постепенно затихая в ночи.

Кому он мог понадобиться в столь ранний час? На всякий случай он спросил, кто там.

«Мы желаем вам добра, сеньор доктор», — услышал он в замочную скважину.

Судья приоткрыл дверь и увидел четыре фигуры.

«Погасите свет, доктор».

Он отступил в глубь коридора и попытался закрыть дверь.

«Слушай, доктор, не вздумай убегать. У нас к тебе дельце».

Человек сделал шаг вперед; в слабом свете блеснуло оружие.

«Что вам нужно?»

«Хотим тебе кое-что сказать, доктор».

Судья застыл у порога. Его оттолкнули от двери, одним ударом разбили фонарь и приказали ему идти за ними.

Выбора у судьи не было.

Дул слабый ветер, деревья глухо шелестели. У дороги в черных колеблющихся тенях деревьев притаился страх. Ни малейшего признака жизни.

Пленный хотел закричать, но ему заткнули рот и пригрозили связать, если он будет сопротивляться. Он попытался призвать неизвестных к благоразумию, но его резко подтолкнули по направлению к набережной.

Наконец подошли к морю — мрачному, бушующему, кишащему акулами. Судья мог кричать сколько угодно: в этом безлюдье пустынной ночи его бы никто не услышал…

Я еще чуть-чуть пододвинул свое кресло к креслу ньи Арманды под предлогом того, чтобы лучше слышать и не разбудить ее мужа. Рассказчица, жестикулируя, темпераментно помогая рассказу быстрыми движениями точеных рук с тщательно ухоженными ногтями, переживала происходящее, волновалась за судьбу сеньора судьи, который в данный момент, потеряв последнюю надежду, вконец перепуганный, униженно взывал к богу.

Идущие едва различали друг друга. Подойдя к пристани, четверо конвойных шепотом, чтобы судья их не узнал, обменялись полдюжиной слов с двумя приятелями, ждавшими в лодке.

«Прыгай сюда, докторишка».

Только сейчас судья различил две шлюпки, стоявшие у берега. Кричать не имело смысла. Он еще раз попытался их разжалобить, по цели не достиг.

«Давай-давай, мы спешим».