Час шестый

«Так, так… — Скачков потирал от удовольствия руки. Это было именно то, чего ему не хватало. — Почему Веричев еще вчера не показал эту подшивку с указом Калинина? Явный пособник кулацкому алименту! Что ж, дай срок, разберемся и с Веричевым…»

Дверь председательского кабинета пропела простуженным петухом. Скачков повернулся и увидел нарядного Зырина. Счетовод был в голубой атласной рубахе, в новом шевиотовом пиджаке, на котором красовался знак «Ворошиловский стрелок». Сапоги на ногах были стоптанные и даже с заплаткой, но густо промазанные дегтем.

— Пригонил я вам, товарищ Скачков, кобылу и тарантас! — доложил счетовод. — Травы накошено.

— Не распрягай! Привяжи и можешь быть свободным. Нет, еще передашь записку. Где сдавал на значок?

— В уезде, товарищ Скачков! — соврал Зырин. — ПВХО еще не получено…

Следователь выдрал из блокнота листок с грифом «секретно». Написал что-то синим карандашом и подал Зырину:

— Вот, передашь Смирнову!

Володя спрятал записку в пиджак, попрощался и вышел. Он перегнал повозку от крыльца к лошадям единоличников, слегка нацепил вожжи на бревно коновязи.

Какая-то женщина собирала в корзину конский навоз. Счетовод не сразу признал в ней Груню Ратько. Обрадовался счетовод выселенке, хотел громко, на всю волость поздороваться с Груней. Она же вспыхнула как маков цвет, отвернулась и вдруг побежала от сельсовета… Вспомнила Груня, какой ценой спасала своих дочерей на том давнем ночлеге от этого пьяного парня. Зырин тоже вспомнил. И раздумал сватать Авдошку…

Нет, главная зыринская задача осталась не выполнена! Сватовство отпадало. Зря счетовод так старательно мазал утром старые сапоги, напрасно пытался еще раз переговорить в Ольховице с Антоном насчет Авдошки. Оставалось выполнить второе поручение, сходить к Усову за ружьем и патронами, поскольку собирались пугать зверя. Усов оказался как раз на обеде. Счетовод выпросил ружье и пешком подался в Шибаниху…

* * *

Между тем председатель Веричев единоличников в лавке не обнаружил. Письмоносец Гривенник направил его в контору сельпо, где в новой атласной, как у Зырина, рубахе важно сидел Сопронов. Сидел и не знал, чем бы заняться. Мужиков не оказалось и тут, с полчаса как ушли. Счетоводом в сельпо Ольховская ячейка поставила учительницу Дугину. РОНО послало новую учительницу в связи с новым постановлением о всеобуче, Дугину сократили. Курить она бегала на поветь. Игнаха строго запретил ей дымить в конторе. Он вывесил объявление на видном месте:

Не курить!

Не плевать!

(Еще в тюрьме Сопронов опять решил отвыкать от курева.)

— Каково ты обустроился на новом подворье? — спросил Веричев, здороваясь с Игнахой обручку. — Пиши заявление, ежели чего требуется. Ну, я побегу, товарищ Скачков ждет…

Сопронов спросил, что решили делать с украинским выселенцем, но Веричев замахал руками: «После, после…» — и побежал в сельсовет. Гривенник уселся на предложенный Веричеву венский стул, еще до переселения Игнахи принесенный в сельпо с шустовского подворья. Шустовские часы с боем и о двух гирях ходили у Веричева в мезонине. Сопронов собирался вернуть их на прежнее место.

— Выселенец пристроился к сапожнику Кире, — докладывал Гривенник. — Кожу мочит, крюки вытягивает. Вроде и тачать выучился. За это его и кормят-поят.

— У кого сейчас Киря шьет? — насторожился Сопронов. — Не у Славушка?

— Славушку-то он уж сошил и сапоги, и камаши бабе. Нонече он переполз ко мне в избу. Как только сошьет мои сапоги, так и уедет в Шибаниху. Севодни к обеду сулил дошить сапоги-то.

— Откуда взялся у тебя сапожный товар? — спросил Сопронов насмешливо.

Гривенник подзамялся:

— Таскать, купил на торгах.

Игнаха усмехнулся: «Ну, ну» — и отступился от письмоносца. Но добавил:

— А к кому Киря пойдет в Шибанихе?

— Сам Евграф затребовал!

— Сообщи, кому он шить будет в Шибанихе и на какую колодку. Мужику или бабе.

Дугина щелкала костяшками счетов, к разговору, кажется, не прислушивалась. Игнаха все-таки покосился на своего бухгалтера. Сделал предупреждающий знак.

Гривенник понимающе кивнул, встал и подался на почту. Он ходил с казенной сумкой для писем и районной газетки. Других газет народ пока не выписывал. Почтовым агентством, открытым в Ольховице еще при царе-косаре, командовал нынче хромой Митька Усов. Он только что передал дела по колхозу приезжему двадцатипятитысячнику, который уехал пока в Ленинград за семьей. В Ольховице гадали, привезет или нет. Может, и сам останется в Ленинграде… Вся Ольховская ячея была в начальниках. Партийные собрания проводили в конторе сельпо, а когда созывали расширенный актив, то в сельсовете у Веричева. Гривенник тоже считал себя нынешней интеллигенцией. Как раз на таких правах его числили в сельсовете активом и везде угощали куревом. То папиросами «Дукат», то душистым «Гродненским», а то и просто моршанской махрой. Только «Гродненский» и моршанскую надо было сворачивать, поэтому Гривенник приучился «стрелять» больше папиросы.