Час волка

Михаил бежал уже просто ради захватывающего удовольствия бегать. Иногда, когда он возвращался в человечье обличье после многих часов, проведенных на лапах, ему бывало трудно удерживать равновесие на двух ногах. Они были слабыми белыми подпорками и их нельзя было заставить бежать так же быстро. Скорость – вот что влекло Михаила; способность двигаться рывками правых и левых лап, действуя хвостом как рулем, удерживая равновесие на поворотах. Виктор стал жаловаться, что он слишком восторгается возможностями своего тела и пренебрегает заняти– ями. Не только изменение обличья было чудом природы, говорил Виктор; им был еще и мозг в черепе волка, который мог следовать за запахом подраненого оленя по ветру – и в то же самое время декламировать Шек– спира.

Михаил проскочил сквозь кусты и нашел прудик в углублении, окай– мленном камнями. Прохладный ветерок от воды в такой жаркий пыльный день был полон притягательности. Некоторые вещи человечий мальчик мог делать лучше, чем волк, и одной из них было плавание. Он покатился по мягкой траве просто ради доставляемого этим удовольствия, потом, за– пыхавшись, лег на бок и отдался превращению. Как оно точно происходи– ло, для него все еще оставалось загадкой: оно начиналось с представ– ления себя мальчиком, точно также, как он воображал себя волком, ког– да желал превратиться в другом направлении. Чем более всеобъемлюще и детально он представлял себе свое облик, тем быстрее и легче происхо– дило превращение. Это было вопросом сосредоточенности, тренировки мозга. Конечно, трудности были, иногда отказывались подчиняться то рука, то нога, а однажды голова у него заартачилась. Подобные вещи вызывали большое веселье других членов стаи, но весьма заметное недо– вольство самого Михаила. Однако с практикой он становился все более умелым. Как говорил ему Виктор, Рим не один день строился.

Михаил прыгнул в воду, и она сомкнулась над его головой. Он вы– скочил, задохнувшись, а потом изогнулся белым телом и нырнул в глуби– ну. Когда он коснулся каменистого дна, то вспомнил, как и где он впервые научился плавать: еще ребенком, под присмотром матери, в большом закрытом бассейне в Санкт-Петербурге. А был ли он там в дей– ствительности? Был ли он розовощеким застенчивым малышом, носившим рубашки с высокими воротничками и бравшим уроки игры на фортепиано? Сейчас это казалось таким далеким, незнакомым миром, и лица всех лю– дей, живших в том мире, почти стерлись из его памяти. Реальной была только его теперешняя жизнь в лесу.

Он в несколько гребков доплыл до берега и, когда замотал голо– вой, стряхивая с волос воду, услышал женский смех.

Изумленный, он оглянулся и увидел ее. Она сидела на камне, в солнечном свете ее длинные волосы отливали золотом. Олеся была такая же обнаженная, как и он, но ее тело было куда более интересным.

– Ну-ка, гляньте-ка! – поддразнивая, сказала она.– Какого песка– ря я тут обнаружила!

Михаил запрыгнул в воду.

– Что ты делаешь тут?

– А что ты делаешь там?

– Плаваю,– ответил он.– А что? Как это выглядит?

– Глупо. Прохладно, но глупо.

Она не умеет плавать,– подумал он. Не шла ли она за ним от бело– го дворца?

– Плавать прохладно,– сказал он ей.– Особенно после бега.

Он мог видеть, что Олеся только что бегала; тело у нее было влажным от слабо блестевшего пота.

Олеся осторожно слезла с камня, наклонилась к воде и набрала пригоршню воды. Она подняла ее ко рту и по-звериному полакала из ла– доней, потом вылила остаток на золотистый пушок между бедрами.

– О, да,– сказала она и улыбнулась ему.– Она прохладная, верно?

Михаилу стало заметно теплее. Он отплыл от нее, но прудик был невелик. Он стал плавать кругами, притворяясь, что даже не замечает, как она растянулась на камнях и подставила тело солнцу. И, конечно, его глазам. Он отвернул лицо. Что с ним происходит? В последнее вре– мя, всю весну, а теперь и летом, Олеся не выходила у него из головы. Ее светлые волосы и льдисто-голубые глаза в человечьем обличье и светлая шерсть и гордый хвост – в волчьем. Его притягивала к себе тайна между ее бедер. У него были сны… нет, нет, они были неприлич– ные.

– Спина у тебя красивая,– сказала она ему. Голос ее был нежный, в нем была какая-то податливость.– Она выглядит такой сильной.

Он стал плыть чуть быстрее. Может, для того, чтобы мышцы спины напружинились, а может, нет.

– Когда ты выйдешь,– сказала Олеся.– Я обсушу тебя.

Пенис Михаила уже догадался, как это могло быть сделано, и стал твердым как тот камень, на котором сидела Олеся. Он продолжал пла– вать, в то время как Олеся загорала и ждала.