Час волка

К нему стали возвращаться из потускневшей памяти: пикник, выстрелы на поляне, тела, лежащие на обрызганной красным траве. И люди, гнавшиеся за ним, стук копыт, следующий за подростком по пятам. Волки. Волки. Тут его сознание затуманивалось, и воспоминания убегали, как дети от кладбища. Но глубоко внутри своего сознания он знал, где находится — в лабиринтах белого дворца, — и знал, что человек, стоявший перед ним, словно король варваров, был и более, и менее, чем человек.

— Ты с нами уже шесть дней, — сказал Виктор. — Ты ничего не ешь, даже ягоды. Ты хочешь умереть?

— Я хочу домой, — ответил Михаил слабым голосом. — Я хочу к маме и папе.

— Теперь твой дом здесь, — сказал Виктор.

Кто-то яростно закашлялся, и Виктор глянул своими пронзительными янтарными глазами туда, где, укрытая одеждами, лежала фигура Андрея. Кашель перешел в задыхающийся хрип, и тело Андрея выгнулось.

Когда звуки, порождаемые смертельной болезнью, затихли, Виктор обернулся к мальчику.

— Слушай меня, — приказал он и уселся перед Михаилом на корточках. — Ты скоро заболеешь. Очень скоро. Тебе понадобятся все силы, если хочешь после этого выжить.

Михаил держался за живот, который вздулся и горел. — Я и теперь болен.

— Это еще что, будет гораздо хуже. — Глаза Виктора светились в красноватом свете как бронзовые монеты. — Ты — тощий доходяга, — резюмировал он. — Разве твои родители не кормили тебя мясом?

Он не ожидал ответа, а схватил Михаила за подбородок искривленными пальцами и задрал лицо мальчика повыше, чтобы на него попало больше света от костра.

— Бледный, как молоко, — сказал Виктор. — Ты не сможешь выдержать! Это уж точно.

— Выдержать что, сударь?

— Выдержать превращение. Ту болезнь, которая приближается к тебе. — Виктор отпустил его подбородок. — Тогда можешь не есть. К чему понапрасну переводить вкусную еду? Тебе ведь и так конец, верно?

— Я не знаю, сударь, — сознался Михаил и вздрогнул от холода, пронизавшего его до костей.

— Зато я знаю. Я научился отличать сильные тростинки от слабых. В нашем саду слабых полно. — Виктор показал наружу, в сторону от помещения, и на Андрея накатился еще один приступ кашля. — Все мы рождаемся слабыми, — сказал Виктор мальчику. — Нам приходится учиться, как стать сильными, иначе мы гибнем. Это — элементарные факты жизни и смерти.

Михаил обессилел. Он подумал про тряпку на палке, которой, он однажды видел, Дмитрий мыл экипаж, и почувствовал себя таким же, похожим на эту швабру. Он опять лег на подстилку из травы и соснового лапника.

— Мальчик? — сказал Виктор. — Ты что-нибудь понимаешь в том, что с тобой происходит?

— Нет, сударь. — Михаил закрыл глаза и крепко зажмурил их. Лицо у него было как будто сделано из расплавленного свечного воска, в который он, бывало, опускал палец и смотрел, как он застывает.

— Они никогда не знают, — сказал Виктор, скорее самому себе. — Тебе что-нибудь известно про микробы? — он опять обратился к мальчику.

— Микробы, сударь?

— Микробы. Бактерии. Ты знаешь, что это такое? — Он снова не стал ждать ответа. — Посмотри на это. — Виктор сплюнул на ладонь и поднес ладонь со слюной к лицу Михаила.

Мальчик послушно смотрел на нее, но ничего, кроме слюны, не увидел.

— Они тут, — сказал Виктор. — Смертельный вред — и чудо. Они прямо тут, на моей руке!

Он убрал руку и Михаил увидел, как он слизывает слюну обратно.

— Во мне их много, — сказал Виктор. — Они у меня в крови и во внутренностях. В моем сердце и легких, кишках и мозгу.

Он постукал по своему лысому темени.

— Все во мне кишит ими, — сказал он и напряженно посмотрел на Михаила. — Точно так же, как сейчас и в тебе.

Михаил не был уверен, что понял, о чем говорил этот человек. Он опять уселся, в голове у него шумело. Холод и жар попеременно охватывали его тело, злобные соперники в пытках.

— Они были в слюне Ренаты! — Виктор коснулся плеча Михаила, где к его воспалившейся, с гнойными краями ране была повязкой из листьев прижата приготовленная Ренатой мазь из какой-то коричневой травы. Это было не больше, чем мимолетное прикосновение, но боль от него заставила Михаила содрогнуться и задержать дыхание.

— Они теперь в тебе, и они либо убьют тебя, либо… — Он запнулся и пожал плечами. — Научат тебя истине.

— Истине? — Михаил потряс головой, озадаченный и с затуманившимся сознанием. — О чем?

— О жизни. — Его дыхание жгло лицо мальчика и отдавало кровью и сырым мясом.

Михаил увидел крошки чего-то красного в его бороде, в которой также застряли частички листьев и травы.

— Живешь ты в сказочном сне или в кошмаре — это зависит от точки зрения. Можно называть ее и бедой, болезнью, проклятием. — Он усмехнулся при последнем слове. — Я называю ее благородной и жил бы только так, если бы мог вновь родиться: я бы с самого рождения знал только волчью, и не знал бы того зверя, который зовется человеческим существом. Ты понимаешь, о чем я говорю, мальчик?

Все сознание Михаила заполнялось одной мыслью.

— Я сейчас хочу домой, — сказал он.

— Боже мой, да мы взяли в стаю простака! — Виктор едва не кричал. Он встал. — У тебя теперь нет никакого дома, кроме этого, здесь, у нас!