Чаша ярости

— Проверьте, — равнодушно сказал Иешуа, наливая себе еще «Альфы». — У вас же есть связь с вашими фабриками, и с вашими оптовыми складами, и с вашими плантациями, и с вашими партнерами, наконец. Позвоните им, соединитесь по радио, пошлите голубей — этот способ исторически проверен. Поработайте, Гонсалес, и поймите, что теперь вы — никто и звать вас — никак… И не обвиняйте меня в том, что я всего лишь — турист и бездельник. Я вернулся в ваш и мой мир надолго. Я только присматриваюсь к этому миру, я пытаюсь понять его, я плачу о нем, и о безверии людском плачу, как плакал пророк Иеремия. Помните, Гонсалес: «И сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа. Помысли о моем страдании и бедствии моем, о полыни и желчи. Твердо помнит это душа моя и падает во мне. Вот что я отвечаю сердцу моему и потому уповаю: по милости Господа мы не исчезли, ибо милосердие Его не истощилось». Я не искал здесь места покоя моего, я догадывался о полыни и желчи, я знал, куда и на что иду. Но даже я не мог представить себе, что покоя в этом мире вообще не существует и не было никогда. Но мир-то стоит и не обрушился, потому что не пришел еще час погибнуть ему. Слышали: милосердие Господа не истощилось. И именно потому все вы, забывшие о Боге, поскольку он не напоминает о Себе лично вам, Гонсалес, или вашему компаньону, или вашему врагу, да кому угодно не напоминает, — именно потому все вы, препарирующие этот мир, как вам хочется, должны знать и бояться: мир жив, а значит, правда мира и правда для мира никуда не исчезли. Они для вас — полынь и желчь, но что делать? Они ждут своего часа, потому что Бог терпелив. Вот опять же Иеремия: «Ибо не навек оставляет Господь»… Что ж вы сидите, Гонсалес? Почему никуда не звоните, не проверяете мое сообщение о гибели вашего бизнеса?..

Белой тенью возникший Мигуэль подошел к хозяину, наклонился над ухом и что-то долго шептал. Лицо Гонсалеса в слабом свете прихотливых ламп, похожих на синие ирисы, вновь стало каменным: ну прямо местный божок, принявший непосильный удар от далекого Бога…

Мигуэль дошептал свое и исчез. А Гонсалес налил себе вина, пригубил его, тяжело откинулся в кресле.

— Считайте, что я проверил. Сведения подтверждаются. Не везде пока, но Мигуэль свяжется… — Надо отдать должное Гонсалесу: он стойко держал удар. — И все же я вернусь к своему первому вопросу: зачем вам все это нужно? Вы решили, что уничтожили врага? Одумайтесь, вы его даже не ранили!.. Ну, предположим, вы правы и больше кока в Южной Америке расти не будет… Хотя время лечит все, в том числе и почву, и посадки… Так что точнее: временно не будет. И кому вы сделали хуже? Мне или Фуэнтесу? У нас в достатке деньги и власть, чтобы удержать позиции на американском рынке кокаина, который рано или поздно возродится. Наркодилерам где-нибудь в Штатах? Но они легко перейдут на химические наркотики, которые, конечно, страшнее и опаснее для жизни, но деньги, как утверждал кто-то из древних, не пахнут. Полиции, которой некого будет ловить или, точнее, не у кого станет тянуть деньги? Она приспособится, кто-кто, а копы всегда найдут тех, с кого можно содрать бабки… Нет, сеньор, в первую очередь плохо будет пеонам, которые потеряют работу и вполне реальную возможность кормить свои семьи. Еще хуже будет миллионам нарков, которые прочно сели на иглу и умрут, прежде чем сумеют поменять толерантность. Скверно будет врачам, на головы которых свалится проблема поистине мировой ломки — с ней надо справляться, а как? Опять же: приучать больных к химии, чтобы не подохли, а это — деньги, которых у врачей и тем более у их пациентов мало… Вы тут сказали, что я умею только слушать друих, а читать не люблю. Верно сказали. Но вот про кого я слышал от одной моей доброй знакомой — про испанского сеньора по имени Дон Кихот, который сражался с ветряными мельницами и тем самым создавал большие проблемы окружающим. Думается мне, что сравнение с Дон Кихотом вам лестным не будет… Извините, сеньоры и сеньорита, я покину вас. Я — из тех, окружающих, у меня — большие проблемы по вашей милости. Инее и Соледад побудут с вами. Ужин сейчас подадут. Машины вас ждут…

Он так же тяжко, как и сел, поднялся из кресла, как будто сложно ему было справиться с неожиданно ставшим огромным собственным весом, и пошел в глубь дома, шаркая подошвами по деревянному полу. Только сейчас Мари отчетливо поняла, что хозяин — стар.

— Ужин, сеньоры, — возвестил Мигуэль. И из дальних дверей вереницей пошли в холл белополотняныс официанты с блюдами над головой.

— Да уж какой там ужин, — озадаченно сказал Иешуа. — Спасибо и на добром слове, а нам — пора.

Он встал и, не дожидаясь спутников, пошел в темноту ночи, где белыми фосфоресцирующими фантомами стояли утренние «хаммеры».

Его догнала Соледад, схватила за руку, умоляюще крикнула: