Чаша Мараканы

Потом все-таки начались пригороды: кварталы упрятанных в зелень особняков. Лужайки, рощи, но вдруг выяснилось, что и это не пригород, а Морумби – район, где обитает самая «чистая» публика: владельцы астрономических банковских счетов, модные певцы и герои светской хроники. На самом высоком холме Морумби одиноко торчал светлый особняк – дворец губернатора штата.

– Наш болельщик номер один, – кивнул Феола. – Он приезжает на стадион без охраны, без мотоциклистов, проходит через служебный вход и идет в раздевалку. Беседует с ребятами, с тренером, потом… садится на скамейку запасных и сидит там весь матч.

Мы долго ходили с Феолой по стадиону. Деловито топтали ногой травяной – очень хороший, кстати сказать, – покров. Любовались серым кольцом трехъярусных трибун, вмещающих полторы сотни тысяч болельщиков.

– Строительство стадиона превратилось в грандиозную эпопею. Самым трудным было достать деньги: ведь федеральные власти да и прежний губернатор отказались помогать нам, – рассказывал Феола. – Пришлось обратиться к предпринимателям и к болельщикам. Болельщикам мы авансом продали несколько тысяч постоянных мест. Вот видите: самые лучшие, под крышей, защищены от ветра, дождя и солнца. Там на спинке каждого кресла выгравировано имя его пожизненного обладателя. Когда он умрет, кресло перейдет к сыну… Эти люди сделали первые взносы на строительство стадиона. Ну а предприниматели? Вон видите, например, через всю трибуну перекинут плакат: «Пейте пиво «Антарктика» – лучшее в мире»? Эта «Антарктика» дала нам большой заем с рассрочкой на долгий срок. И мы обязались «украсить» трибуны ее рекламой. Подобные же сделки были заключены и с некоторыми другими фирмами, банками, компаниями. А что поделать: без денег стадиона не построишь…

Нас сопровождал директор стадиона Жоао.

Он с гордостью демонстрировал подсобные помещения, удобные раздевалки, медкабинеты, которых нет даже на «Маракане». На втором ярусе трибун в самом центре разместились две закрытые, полностью изолированные от окружающего мира ложи. Одна из них принадлежит дирекции клуба. Другая – самая роскошная – президенту республики. Мягкие кресла, покоящиеся на толстом ворсистом ковре. Раздвижные стекла. Кондиционированный воздух. Позади ложи – салон, в котором при желании можно устроить прием для особ королевских кровей: ковры, серебро, мрамор, жакаранда – темное бразильское дерево, которое не старится веками. И нескончаемые ряды кубков, хрустальных чаш, статуэток, ваз – живая история клуба «Сан-Паулу», запечатленная в серебре, бронзе и мраморе.

В одном из бесконечных коридоров, пронизывающих трибуны, слышался стук бильярдных шаров, смех, топот ног.

– Наши парни – на «концентрации» перед завтрашним матчем, – сказал Феола. – Пока мы их держим здесь, прямо на стадионе, но вскоре построим специальную базу.

Мы подошли к футболистам, разговорились.

В ответ на вопрос о том, почему он не приехал на прощальный матч Льва Яшина, Жерсон пожал плечами:

– По той же причине, по какой не приехал Пеле – нас слишком поздно позвали. У наших клубов уже были составлены календари матчей, и нас не смогли отпустить. А если бы приглашения пришли раньше, разумеется, мы бы поехали: ведь участие в матче Яшина – громадная честь для нас…

Во второй половине дня мы вернулись в Сан-Паулу. Солнце клонилось к горизонту, и на громады небоскребов лег золотой багрянец. Они отливали золотом и излучали накопившийся за день жар, раскаляя и без того жаркий воздух серых ущелий городских улиц, В маленьком кафе на авениде Цпиранга подошла к концу долгая двухдневная беседа с этим старым и мудрым человеком. Потягивая ледяное пиво, он все так же тихо, словно разговаривая сам с собой, подводит итог. То ли нашей беседы, то ли собственной жизни:

– Когда посвящаешь свою жизнь футболу, нужно быть готовым ко всему. К разочарованиям и радостям, к крушению надежд и осуществлению самых несбыточных мечтаний. Жалею ли я о том, что я отдал свою жизнь футболу? Пожалуй, нет…

Я многое пережил, перестрадал, перечувствовал, Я познал радость великих побед и вкусил горечь тяжелых провалов. Но разве могло быть иначе? Разве есть в жизни путь, который усыпан одними только розами? И разве бывают розы без шипов?

И, может быть, самым дорогим в моей жизни, когда я оглядываюсь на пройденный путь, было сознание того, что мой труд доставлял людям радость.

Или даже счастье. Ну а когда приходили иные дни, когда нас постигали неудачи… В такие дни вряд ли мог бы найтись человек, который бы страдал больше, чем я. Не потому, что проигран матч или чемпионат. А от сознания того, что я причинил страдания и боль моему народу.