Чаша судьбы

— В платье воевать несподручно, — эльфийка пожала плечами. — Не на бал же собираемся.

Элмерик заметил, что в её ушах не было серёг, а вместо привычных браслетов запястья охватывали небольшие наручи (кажется, прежде он видел похожие у Келликейт — неужели та сама снарядила эльфийку в дорогу? Тогда одежда чья? Орсона, что ли?).

— Думал, ты ни за что не согласишься надеть штаны.

— Как я уже говорила, всё меняется. И времена, и мы сами.

Девушка вошла в комнату вслед за мастером Флорианом, и Элмерик по привычке придержал ей дверь. Барду подумалось, что, возможно, так и есть — гордячку Брендалин он знал, а эту незнакомку совсем не знает. Но это ещё не значило, что ей можно доверять.

Мастер Флориан зажёг свечи, и бард ожидал, что тот сейчас начнёт раскладывать по курительницам травы, как это делал Шон, но наставник обошёлся без дыма и благовоний. Вместо этого он начертил мелом фэды огама прямо на полу перед зеркалом и велел Элмерику приступать, а увидев его замешательство, хмыкнул:

— У каждого своя магия, дружище. У эльфов одна, у меня — другая. Но не беспокойся, всё будет как надо.

Элмерик заиграл мелодию, которую придумал в прошлый раз. Маэна, сплетя руки на груди, наблюдала за тем, как мастер Флориан творит своё заклятие. В её глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. Наставник же плеснул водой на зеркало и, пока струи не успели спуститься вниз, нарисовал ещё несколько фэд, скрипя пальцем по поверхности стекла.

Так же, как и в прошлый раз, отражение комнаты Каллахана пропало, но никакого иного изображения не появилось, будто бы по ту сторону царила глухая непроглядная тьма. Эльфийка нахмурилась, поплотнее надвинув шапку на уши, а мастер Флориан взял со стола подсвечник и поднёс горящую свечу поближе к раме. Та отразилась, но в зеркале светлее не стало.

— Наверное, дядюшка спит, — шепнула Маэна. — Он всегда очень плотно занавешивает шторы. Терпеть не может рассветы.

Флориан что-то шепнул — пламя свечи взметнулось, несколько восковых капель упали на зеркало, и по поверхности пробежала знакомая рябь, а с той стороны вдруг дохнул ветер, растрепавший пепельно-русые волосы чародея. Так Элмерик понял, что дорога открыта.

В темноте с той стороны стекла отчётливо слышалось мерное свистящее дыхание.

— Кажется, и правда спит… — мастер Флориан протянул руку сквозь зеркало.

С той стороны вспыхнули и осыпались искрами знакомые Элмерику сонные чары, и дыхание перешло в раскатистый храп.

— Тогда идём? — бард сам не узнал собственного голоса — до того хрипло он прозвучал.

Мастер Флориан поправил на плече ремень дорожной сумки и коротко кивнул:

— За мной. Только тихо, как мыши.

Он первым шагнул сквозь раму и пропал из виду. Эльфийка обернулась к Элмерику:

— Теперь ты?

— Только после тебя, — оборвав мелодию, он сделал приглашающий жест рукой.

Маэна криво усмехнулась и без колебаний вошла в темноту. Бард покрепче взял арфу и на цыпочках подошёл ближе к зеркалу. Сердце билось как сумасшедшее — ему было страшно вот так, очертя голову, идти в неизвестность. Но делать было нечего — сжав зубы, он сделал шаг. В тот же миг Элмерика окружила тьма — такая густая, что, казалось, её можно было пощупать руками. Уши словно набили ватой — он не слышал ни собственного дыхания, ни звука своих шагов. Под ногами что-то пружинило, будто пуховая перина. Сопротивление воздуха становилось всё сильнее — ему приходилось продираться, словно сквозь густой кисель. Элмерик по привычке прикрыл один глаз, чтобы посмотреть вокруг истинным зрением. Светлее не стало, но где-то впереди вдруг замерцал маленький путеводный огонёк. Быть может, это была свеча мастера Флориана?

Бард потянулся за этой одинокой искоркой и, ахнув, вывалился куда-то в привычный мир. Темнота не рассеялась, но по крайней мере звуки вернулись, а под ногами возник дощатый пол. Скрип досок после полнейшей тишины показался чудовищно громким, и Элмерик зажал уши.

— Я же просил тише! — проворчал мастер Флориан. — А ну, посторонись.

Сильные руки отодвинули барда от зеркала, и тут он увидел не один огонёк, а два. Наверное, это свеча отразилась в зеркале. Он не мог разглядеть рук наставника, только блики, сверкнувшие на лезвии колдовского ножа. В воздухе запахло палёным, а перед глазами запылали огненные фэды. Наставник творил второе заклятие перехода.

— Что-то не пускает, — прошипел он, отдёргивая руку от стекла.

— Может, мне сыграть? — шёпотом уточнил Элмерик.

— Тогда мы точно его разбудим, — Маэна схватила барда за рукав (её он тоже не видел и от неожиданности вздрогнул, но спасибо хоть не заорал).

— Поздно! Уже разбудили, — позади раздался голос, который Элмерик прежде слышал всего лишь раз — во время Зимней битвы, — но который не смог бы забыть, даже если бы захотел. — Я вас ждал.

В комнате вспыхнул яркий — словно от сотни свечей — свет, и бард невольно зажмурился, загораживаясь ладонью. Бешеным порывом ветра из его рук вырвало арфу (струны жалобно звякнули) а его самого отшвырнуло к стене. Зубы лязгнули, во рту стало солоно. Он услышал треск рвущейся ткани, а потом — сдавленный вскрик Маэны.